ядре существующей политической системы. В сущности, та детальность, с которой мы анализировали источники и сценарии, и нужна-то была для того, чтобы показать: раскол имеет далеко не периферийный характер.
Раскол в ядре политической системы может кончиться крахом политической системы, то есть очередным сбросом. В каких бы формах общество это ни осмысливало, оно не может не напрягаться, поскольку страх перед очередным сбросом очень велик. Даже если осмысление носит очень примитивные формы, порожденное им общественное напряжение не становится меньше. Даже если осмысления нет вообще, напряжение, опять же, никоим образом не снимается. Есть общественный инстинкт, и он отнюдь не убит.
Общество начинает как-то примериваться к подобной ситуации. И искать порождающие ее причины. Порождающие причины находятся внутри такого непростого явления, как «распухание» чекизма, обреченного на особую политическую роль в силу специфичности российской регрессивной ситуации. Таким образом, общество должно осмыслить еще и чекизм.
Но чекизм — лишь яркая часть всемирной «революции кшатриев». «Бушизм» — вполне сродни чекизму. А для обозначения общего перетекания власти в руки спецслужбистов или силовиков существует даже специальный новый термин — «секьюритизация».
Значит надо осмысливать еще и «секьюритизацию»?
Но она не чертик, выпрыгнувший из конспирологической табакерки. Она объективно обусловлена кризисом брахманизма. То есть всех оснований проекта «Модерн». А в общем-то и исчерпанием основных модификаций власти, возможных в современном мире.
Если нет власти, то сила начинает заменять власть. На место брахманов приходят кшатрии. Рвались ли кшатрии к этому сами или это упало им в руки в силу предельного изнашивания самих брахманов? Это, конечно, важно. Но это лишь дополнительно осложняет понимание процесса.
Предположим, что общество поймет все это сразу. Что дальше? Дальше оно должно рассматривать сложнейшие невнятные фактуры, осмысливать их. Оно к этому не готово. Если за мегаколлизией стоит гиперколлизия, то она в том, что процессы усложняются, а возможностей для их понимания — нет. И рано или поздно процессы приобретут совсем непостижимый — недоступный для разума в его нынешнем состоянии — характер.
Общество может постараться перевести разум из нынешнего состояния в какое-то другое, более адекватное ситуации. В сущности, в этом роль интеллигенции, как ее ни назови — эксперты, интеллектуалы etc. Выше, на примере со статьей Черкесова, я показал, как работают у нас эти граждане.
Но, может быть, они так работают только в России? Увы, российская ситуация, конечно же, гораздо более тягостна, чем любая другая. Однако она не отличается принципиальным образом от какой-либо другой. Например, американской. Или европейской. Она лишь утрирует некие черты более масштабной ситуации. Наблюдать эту утрировку стыдно и страшно. Но нельзя не понимать, что она сродни юродству или шутовству, в которых кривляние гротескно отражает и выражает наличествующее.
А наличествующим является неадекватное сложности процесса состояние разума во всем мире. Коллективного разума, если хотите. Это еще называется общественным сознанием. И никто не собирается его возвышать. Его хотят комплиментарно обслуживать и по возможности сводить к нулю.
Но что значит свести к нулю способность к осмыслению действительности? Привести людей в XXI веке в абсолютно животное состояние невозможно. Их можно поделить на активное меньшинство, которое все равно будет что-то как-то осмысливать, и пассивное большинство, которое откажется от осмысления и примет любые официальные или модные масс-медийные лубки за истину в последней инстанции.
Что же будет делать активное меньшинство? При том, что его планетарный объем можно ориентировочно оценить в сотни миллионов людей, а то и более. Но пусть их хотя бы пятьдесят миллионов. Это же ведь тоже огромная сила.
Начав что-то осмысливать адекватно, она не может не начать строить отношения с пассивным большинством и пытаться перетянуть его на свою сторону. Что нужно сделать для того, чтобы этого не произошло? Любыми способами не допустить изменения состояния этого самого разума (сознания и т. п.), при котором осмысление ситуации станет адекватным оной.
Активное меньшинство не может не осмысливать? Пусть оно осмысливает в неадекватных формах. А как рождаются эти формы? Процесс их рождения, укрепления и экспансии описан достаточно подробно. Прежде всего, необходимо, чтобы разум полностью пасовал перед сложностью предъявляемой ему реальности. И тем самым отказался от ее рационального описания.
Однако при подобном отказе сами попытки осмысления реальности не прекращаются (рис. 86).
Рис. 86
Раскручивается спираль усложнения реальности и разрыва между этим усложнением и состоянием разума. При этом в активных слоях необходимость осваивания этой реальности сохраняется. Смысл нужен. Но недостижим. Это порождает невроз. Не индивидуальный, а макросоциальный. Оказавшись в невротическом состоянии, социальный актив пытается освоить (то есть осмыслить) эту неподъемную для него реальность какими-то иными средствами. Не с помощью разума, раз он для этого непригоден.
Такая ситуация существовала всегда. Особенно на дорациональном — архаическом — этапе жизни общества. Люди действительно компенсировали невозможность их незрелого разума проникнуть в тайны бытия некими иррациональными (магическими, потом мифическими) компенсаторными «технологиями». То же самое происходит и сейчас. С точки зрения природы явления, нет никакой разницы между тогдашним архаическим мифотворчеством и нынешним интеллектуальным мифотворчеством, компенсирующим непостижимость новой социальной (в том числе и чекистской, шире «секьюритистской») реальности — заклятиями оной.
Первая разновидность мифов, как я уже говорил, — конспирологическая. Российское общество уже вкусило от сих даров, объелось и не хочет новых модификаций того же самого.
Возникла вторая разновидность — суррогатно-параполитическая.
Сами конспирологи, тонко улыбаясь, говорят: «Теперь уже не атлантизм и евразийство являются пряным кушаньем, а какой-нибудь Баумгартен. «Третья Барбаросса» — вот это пряность так пряность!»
Кто-то понимает, что общество находится в специфическом невротическом состоянии, и использует конъюнктуру. А кто-то хочет с помощью этой конъюнктуры усилить невроз. И поощряет конъюнктурщиков. Но я-то что делаю?
Когда я ввожу в книгу тексты left.ru или полемику этого left.ru с Форум. Мск. ру, то я не только почему-то выделяю из множества интернет-изданий два конфликтующих микроэлемента, но и как бы адресую читателя к постконспирологической шизе. То есть делаю нечто прямо обратное тому, ради чего написана книга. Книга вроде бы должна дать рациональные средства осмысления очень сложной реальности. Но зачем тогда апеллировать к альтернативным средствам?
Постараюсь объяснить, почему я это делаю и даже выношу это в отдельный раздел.
Объяснение построю сначала известным апофатическим способом. То есть вместо того, чтобы сказать: «Я делаю это потому, что…» — буду говорить: «Я делаю это НЕ потому, что…».
Я делаю это не потому, что принимаю все, что говорится в полемике, за чистую монету.
Я делаю это не потому, что считаю субъектов этих высказываний силами мирового зла или силами мирового добра. Или хотя бы крупными акторами мирового (или нашего отечественного) процесса.
Я делаю это не потому, что знаком с кем-то из находящихся по одну сторону барьера.
Я делаю это не потому, что находящиеся по другую сторону барьера несут по моему поводу чудовищную околесицу, сопровождают ее хамской ложью, угрозами, грубейшей дезинформацией по вопросам, подлинное содержание которых слишком хорошо известно очень и очень многим. Я этих «хулителей» из left.ru очень хорошо понимаю. И признаю, что сам, своими высказываниями, побудил данную нервную публику к выявлению ее неадекватности. Как просто в силу того, что высказался крайне обидным для них образом. Так и потому, что, высказываясь, проводил своего рода социопсихологический эксперимент, который сродни физическому.
