Расстановка людей из команды Путина (так называемых «ленинградцев» или конкретных представителей госбезопасности, с которыми Путин был связан личными и корпоративными связями) не являлась трансформацией, она ничего не меняла в качестве самого политического класса. Из класса убиралось несколько человек (Гусинский, Березовский, Ходорковский и так далее). В него встраивалось несколько десятков новых людей. Эти десятки людей тянули за собой… ну, предположим, первые сотни или даже тысячи (цепная социальная реакция по принципу «бабка за дедку, дедка за репку…»).
Однако класс состоял из сотен тысяч индивидуумов. Добавка к нему новых ингредиентов могла сдвинуть акценты, но не более того. Сейчас, при передаче власти от Путина к другим представителям класса, эта микроскопичность новых ингредиентов проявляется все более выпукло. И осознать ее мешает только полная зацикленность на политическом бытописательстве, подменяющем собой реальные политические исследования.
Это бытописательство не позволяет оценить масштаб того явления, которое бытописатели назвали «чекизм» и, уравняв с путинизмом, противопоставили ельцинизму. В основе этих противопоставлений и уравниваний, как мы убедились выше, ложный миф о ельцинской эпохе. Создав этот ложный миф в качестве отправной точки, бытописатели вскоре возвели ложь в бесконечную степень, создав миф о путинской эпохе как об эпохе борьбы либералов и чекистов.
Теперь указание на конфликты иного рода и ранга (внутричекистские, например) стало общим местом. Но что это за конфликты? Кто конфликтует? Любую ли ссору (людям свойственно ссориться) можно назвать конфликтом? Любой ли конфликт заслуживает аналитики с использованием столь сложного метода?
Разумеется, мы говорим только о конфликтах в элите. Или — элитных конфликтах. Но что такое элита? Какой конфликт можно назвать элитным?
Элита — это «востребованное Игрой». Разумеется, Большой Игрой. Игра может востребовать по- разному. Игроки — это полноценные участники Игры. Что значит полноценные? Полноценные участники Игры осознают, что они участвуют, понимают, в чем смысл этого участия, в чем правила, игровые цели… Одновременно с этим в их доступе находятся средства ведения игры. Не может быть игроком тот, кто не может сделать ставку, не находится в казино.
Кроме игроков, есть фигуры. Фигуры тоже востребованы Игрой. Но они не понимают (а иногда и не хотят понимать), что ведется Игра. Они не видят (и не хотят увидеть), что над их обычными мотивами конфликтного поведения уже надстроены игровые мотивы.
Если Игра действительно Большая, то она транснациональна. Игроки по определению должны выйти за автохтонные рамки. Да так ли прочны сейчас эти рамки? Глобализация… Транснационализация крупных и крупнейших компаний… Транснационализация интересов…
2007 год — не 1977-й… Нынешняя Россия — не СССР. Но и тогда настоящие элитные советские игроки в каком-то смысле были транснационализированы. Что такое строительство «АвтоВАЗа»? Это не транснациональная элитная игра? А «Римский клуб»?
Если в том, что я рассматриваю, существует уровень под названием «Большая Игра»… Если этот уровень существенно корректирует «внутренний мотивационный текст» конфликтующих — тогда есть о чем говорить. В противном случае… Ну, ссора и ссора… А если даже конфликт?.. Пусть и конфликт интересов… Все равно нет темы для элитологического исследования.
Россию эпохи Путина сотрясали конфликты самого разного рода. В том числе и элитные. Обеспокоенные ими граждане пытались что-то понять. Но аппарат, предложенный им для понимания, не позволял высветить в происходящем даже самого существенного. Этот аппарат рассыпался на глазах, но за него держались — так сказать, за неимением иного. Потом аппарат стал превращаться уже не в средство любого — даже ложного — понимания реальности, а в средство шизофренизации этой реальности. И, наконец, он лопнул — в момент, когда Путин подписал отставку Устинова с поста Генерального прокурора.
Все эти годы мы настаивали на том, что нужен другой аппарат. И разрабатывали этот аппарат. Но бойкие упростители любое наше построение бойко облаивали как усложнение, конспирологию. Затем наступил момент, когда они просто замолчали. Точнее, стали писать статьи, в которых сначала приводилась знаменитая цитата («Политическая борьба в России напоминает драку бульдогов под ковром. О результатах можно догадываться по выкидываемым трупам»). Потом признавалось, что процесс стал совсем «подковерным» и уже ничего понять нельзя (в народе это называют «без поллитры не разберешься»). А потом возникали длинные статьи ни о чем… Вроде бы не разбираешься — так хоть не пиши. Но как не писать, если положение обязывает?
Для нас же — уже после десяти лет разработки альтернативного аппарата описания реальности и выхода ряда книг (в том числе книги «Слабость силы») — отставка Устинова и все, что за этим последовало, является и возможностью уточнить метод, и возможностью получить новые результаты. То есть глубже понять происходящее.
Глава 5. «Чекизм» через призму теории управления
Я вновь возвращаюсь к основной схеме. Превратив расхожее словечко «чекизм» с помощью теории конфликта в феномен-1, я теперь сделаю то же самое с помощью теории управления. И добавлю к феномену-1 феномен-2 (рис. 25).
Рис. 25
Предположим, что чекисты — это некая совокупность чем-то объединенных людей. Такая совокупность может быть названа «социальным телом». У социального тела, как и у тела физического, есть масса. В первом приближении социальная масса представляет собой произведение количества вступающих в социальные отношения единиц на социальный вес каждой из этих единиц.
Но, кроме массы, социальное тело должно обладать энергией. Если чекисты — это социальное тело, то что такое «чекизм»?
Чекизм — это энергия, с помощью которой социальное тело оказывает воздействие на ситуацию. Энергия есть только у движущегося социального тела. Чем испуганы враги этого самого чекизма? Тем, что есть какое-то количество чем-то объединенных людей? Отнюдь! Враги чекизма обеспокоены тем, что эти самые чекисты не просто существуют как социальное тело, а движутся по некой траектории из точки А в точку Б.
В точке А были все те же чекисты, соединенные теми же условными узами солидарности. Но их, что называется, было «не видно и не слышно».
В какой-то момент (и в общем-то ясно, в какой) данное социальное тело стало двигаться. Сначала почти незаметно. Потом начались отдельные «ахи» и «охи» («батюшки! да это чекизм!»). Далее возникло опасение, что тело достигнет точки Б, то есть превратится в полноценный властный субъект (господствующий класс или касту). Вне таких опасений — а значит, вне предложенной мною модели движущегося социального тела — нет и не может быть никакого чекизма.
Но что же все-таки такое чекизм? И почему для его исследования нужно применять теорию элиты? Все чекисты — элита? Игроки? Фигуры в Большой Игре?
Представьте себе комету. Она летит по определенной траектории. У нее есть ядро, оболочки, длинный шлейф. Все это вместе — комета.
Представьте себе теперь какой-нибудь класс. Неважно, какой. Капиталистический или феодальный. Класс тоже неоднороден. У него есть ядро, оболочки с разной степенью периферийности, длинный социальный шлейф. Но все это вместе — класс.
Почему надо применять язык теории элит? Почему нельзя ограничиться классической классовой теорией? Именно потому, что класс неоднороден. И для того, чтобы выявить тонкую внутриклассовую структуру, аппарат классовой теории недостаточен. Я никогда не противопоставлял теорию элит классовой
