шапку.
В дверь постучали.
— Можно! — недовольно крикнул Сизов.
Вошел приехавший с берега морской офицер.
— Извините, что помешал, — сказал он, — но время не терпит. Командование решило погрузить на «Мологу» взрывчатку. Груз невеселый, но что поделаешь. Может взорваться от удара, сильного сотрясения. Соблюдайте осторожность. Уходим завтра в ноль-ноль. Сигналов не будет. В трех километрах враг. Если в темноте потеряете караван, следуйте до Кронштадта самостоятельно.
— Какова скорость каравана?
— Пять узлов.
— Это же форсированный ход «Мологи»!
— За ночь нужно пройти открытую часть моря. Постарайтесь прибавить ход.
Сизов оделся. Ему было не до сна. Он приказал вахтенному позвать помощника, боцмана и старшего механика. Когда все собрались, Сизов сообщил о грузе и приказал:
— Камбуз потушить, — взрыв может произойти от искры. Вдоль борта повесить мягкие кранцы, чтобы не ударялись при швартовке понтоны.
С берега прибыли понтоны, и красноармейцы приступили к погрузке.
К вечеру следующего дня «Молога», приняв тяжелый груз, глубоко сидела в воде.
Измученных полуторасуточной работой помощника и боцмана Сизов отослал в каюту, а сам ходил по мостику, ожидая часа отхода.
Послышался нарастающий рокот тяжелого снаряда и взрыв на берегу. За первым последовал второй, третий… Тяжелый снаряд разорвался где-то неподалеку.
Сизов подошел к компасу и при тусклом свете лампочки взглянул на часы. Было без десяти двенадцать.
Хорошо бы переменить место стоянки, но этого он не имел права сделать. Что, если пароходы в темноте, без света, станут переходить с места на место?
Свободная от вахты команда не спала. До сна ли, когда каждую минуту снаряд может попасть в пароход? Собравшись на палубе, матросы тихо переговаривались и, когда поблизости раздавался треск, спрашивали:
— Сколько осталось до отхода?
С мостика Сизов видел силуэты людей, слышал сдержанный говор. Он спросил боцмана:
— Гаврилыч, сколько стит каждый снаряд?
— Не знаю точно, но думаю, можно построить дом.
— Не один, а два деревянных, — произнес кто-то на палубе.
— Смотря каких, — отозвался другой.
— Кто знает стоимость снаряда? — спросил Сизов.
Никто не знал, и люди заспорили.
Снова разорвался снаряд. Сизов услышал шум обрушившегося фонтана воды, почувствовал запах едкого дыма.
Разговоры на палубе умолкли. Наступила напряженная тишина.
Сизов неторопливо прохаживался по мостику, подходил к компасу, смотрел па часы. Наконец стрелки показали ровно двенадцать.
Самым тихим ходом, чтобы успеть вовремя застопорить машину или свернуть с пути при встрече с другими судами, двинулись мимо «Мологи» корабли каравана.
— Поднять якорь! Поставить на баке вахтенного! — приказал боцману Сизов.
— Есть поднять якорь! — громко повторил Анисимов, радуясь, что покидает зону обстрела.
Заработала лебедка.
— Якорь поднят. Вперед смотрящий матрос Супрун! — доложил Анисимов с бака.
«Молога» тихо пошла, заняв свое место в караване. Сизов повеселел. Разрывы снарядов слышались уже позади. Успокоилась и команда. Свободные от вахты пошли отдыхать. Боцман обошел пароход и поднялся на мостик.
За островом было тихо, но в море подул юго-западный ветер и, усиливаясь, перешел в шторм. Ветер засвистел в вантах, пароход начало кидать на волнах. Иногда он проваливался, и тогда перед носом поднималась клокочущая пена, обрушивалась на бак, мостик уходил из-под ног, и, чтобы удержаться, Сизов широко расставил ноги, попеременно сгибая их в коленях.
Закутавшись в шубу, на баке стоял вахтенный матрос Супрун. Глаза его слезились от ветра, но матрос зорко смотрел вперед. Боцман предупредил, что могут встретиться оторвавшиеся мины. Супрун пристально вглядывался в темноту.
Когда «Молога» особенно сильно проваливалась и горы воды обрушивались на бак, Сизов кричал в мегафон:
— На баке, как дела?
— Все благополучно, впереди чисто, — раздавался приглушенный ветром голос Супруна.
— Привяжись к лебедке, еще смоет за борт!
— Уже привязался, — донеслось в ответ. По гребням волн видно было, что пароход движется медленно.
— Потеряли ход, — произнес Сизов.
— Не пароход, а черепаха. Отстаем от каравана! — -ответил с раздражением Анисимов.
Один за другим из темноты показывались пароходы, буксировщики с баржами проходили мимо «Мологи» и скрывались. Близко, возле борта прошел конвоировавший караван эсминец, обдав Сизова теплым дымом.
— Не отставайте, сзади судов нет! — крикнули с него.
Штормовой ветер сносил пароход влево, где находилось минное поле. Нужно было форсировать ход, скорее миновать опасный участок. Вызвав старшего механика, Сизов предупредил:
— Неприятельский берег рядом. Форсируйте ход!
— Наша «Молога» даже в штилевую погоду больше пяти миль не делала, — сказал механик. — Вызову всех кочегаров, постараемся прибавить обороты винта.
Луч прожектора скользнул по воде и, не достигнув «Мологи», остановился. У Сизова замерло сердце: если неприятельский солдат повернет прожектор немного левее, осветит «Мологу» и идущий караван, враг немедленно откроет огонь по невооруженным судам.
Прожектор погас.
— Пронесло! — вздохнул Анисимов.
Курс лежал на юг, потом на запад, а «Молога» продолжала дрейфовать на расставленные мины. Прибавить ход не удавалось. Угрожала гибель.
В мирное время Сизов повернул бы обратно, подождал бы затишья, но сейчас он выполнял военный приказ.
Ветер и волны, не ослабевая, все время сносили пароход на опасный участок. Пошел дождь со снегом. Сизова пронизывал холодный ветер. Распахнулась шинель, но он не чувствовал холода.
«Мологу» дрейфовало более трех часов.
Теперь Сизов был уверен, что они идут над минами, расставленными в шахматном порядке. Пароход имел осадку три метра. Мины находились на глубине, немного превышающей осадку. Всякий раз при качке Сизов ожидал взрыва мины или взрывчатки в трюме.
«Нельзя же надеяться на счастливый случай. Что сделать, чтобы спасти пароход?» — настойчиво думал капитан.
На нос «Молога» имела осадку полтора метра, а на корму — около трех. Сизов решил поставить судно на ровный киль, чтобы увеличить расстояние между днищем и минами.
— Выкачать балласт из кормовых отсеков! — приказал он.
