действительное, безжалостно ограничив диапазон приложения сексуальных возможностей маньянских мужчин.
Ишаков, конечно, в начале 21 века в Маньяне, несмотря на жаркий климат, днём с огнём не сыщешь. Во всяком случае, севернее Маньяна-сити они все куда-то перевелись в последнее время. Но козы – те всё ещё водятся в изобилии.
В частности, в горной деревушке Эль-Хибаро, где родился и вырос Михелито, некогда правая рука покойного Октября Гальвеса Морене, а теперь кандидат в непосредственные его наследники, – там козье стадо имелось.
Знаете ли вы, что такое маньянская коза? Откуда вам знать. А вот Михелито мог бы многое порассказать про это восьмое чудо света. Влейте в Михелито ведро текилы, нарежьте на закуску сладкого лучка и полбанос, зажгите ему длинную “гавану”, сядьте и слушайте. Вы услышите о маньянской козе такое, о чём даже не догадываются учёные профессора с зоологической кафедры маньянского университета. Постарайтесь не обижаться на редкостное самодовольство, которым будет при этом лосниться его широкое лицо. Он заслужил на это право.
Шестнадцати лет Мигель бежал из родных пенатов, не выдержав экзамена на аттестат зрелости, который ежегодно устраивался по весне на дальнем козьем выгоне в присутствии доброй половины мужского населения деревни. Поняв после провала, что теперь друзья от него отвернутся, девушки станут показывать на него пальцем и хихикать, а папаша, старый Исидро, отправит его спать в коровник и пасти свиней вместо малыша Мамерто, юный неудачник той же ночью подломал сундук бабушки (которая единственная из всей семьи отнеслась с сочувствием к его первому жизненному поражению) и с восемнадцатью бабушкиными песо в кармане отбыл в Маньяна-сити.
Он сказал себе, что ещё вернётся в Эль-Хибаро. Научится пялить коз как никто другой в их деревне, до смерти научится их пялить, и вернётся. И вот тогда уж покажет всем: и друзьям-зубоскалам, и наглым девкам, и папаше, и, конечно же, всему козьему стаду.
Но он не вернулся. Жизнь закрутила его и завертела, как это случается с любым сельским парнем, прибывающим завоевывать столицу своего государства. В суматохе, связанной с необходимостью как-то зарабатывать на хлеб, козья проблема отошла далеко на задний план и вскоре совсем бы забылась, если бы не знаменитые студенческие волнения семьдесят шестого года, круто развернувшие судьбу будущей звезды маньянского терроризма.
Михелито, как обычно, вышел в тот день с утра на работу. О предстоящих событиях он был, конечно же, профессионально оповещён, хоть и не представлял себе всех масштабов того, что должно было произойти. Он рассчитывал на какую-нибудь завалящую демонстрацию, так, песо на двадцать – какие у студентов песо, да ещё и покрутись за эти гроши! – а увидел целые полки конной полиции, попрятавшиеся до времени в переулках, толпы людей с транспарантами, накапливающиеся на Пласа Нуэва, словом – жуть! Хотя с другой стороны – то, что надо.
Он ловко ввинтился в толпу на площади. Собравшиеся протестовать против чего-то – не все знали точно, против чего, а уж Михелито не знал этого и вовсе – топтались на месте, прислушиваясь к какому-то черноусому парню в больших очках, который с грузовика, где была смонтирована звукоусиливающая установка, как раз и пытался в микрофон растолковать присутствующим, с чем конкретно они на сегодняшний день не согласны.
Поначалу Михелито вёл себя довольно флегматично: два бумажника, тощих, как та коза, с которой он потерпел обидное фиаско, но это только те, которые сами прыгнули ему в руки; глубже в карманах возмущенной общественности он пока не копался. Вытащив и переложив к себе за пазуху несколько недостойно мелких купюр, он незаметно выкинул пустые лопатники под ноги демонстрантам; тут-то и пошла потеха.
Кто-то бросил гранату в грузовик с микрофоном. Черноусый оратор схватился за очки, из-под пальцев брызнула кровь, колени его подогнулись, и он рухнул под ноги демонстрантам. Что там с ним было дальше – Михелито не видел, потому что у него теперь началась самая работа. Полицейское спецподразделение в касках и со щитами, выстроившись “свиньей”, врезалось в толпу, чтобы расчленить её. Одновременно с двух сторон выскочили конники, стреляя вверх и размахивая плётками. Сдавливаемая народная масса, как и всякая масса, которой тесно в своих объёмах, стала просачиваться во все подходящие отверстия и проходы. Однако во дворах и проулках бузотёров поджидали конники и грузовики с решётками.
Прежде чем толпа вынесла Михелито в боковой проезд, где его, изрядно приложив лбом к заднему борту грузовика, швырнули бездыханного в зарешечённый кузов, он успел заработать кругленькую сумму в сто восемьдесят шесть песо. Через пару часов, грея задом холодный цементный пол в переполненной тюрьме “Мигель Шульц”, он более всего жалел о том, что не успел похвастаться этаким редкостным достижением перед своей шайкой с Алегрия-де-Пито, потому что нечего и говорить, что все деньги бесследно исчезли из его карманов сразу же по прибытии его в кутузку.
Когда, опечаленный утратой и недостатком паблисити, он горестно вздохнул раз, наверное, в двухсотый, сидевший рядом парень с выбитым передним зубом шепнул ему:
– Не время вздыхать, товарищ!..
– Как не время, – так же шёпотом возразил ему Мигель, – если всё напрасно?..
– Что значит напрасно?
– То и значит. Сколько усилий, сколько риска, сколько…
– Ну, знаешь… Ты не прав, товарищ. Если бы компаньеро Че, который сидел в своё время в этой же самой тюрьме, а может, и в этой же самой камере, думал так же, как ты, и так же, как ты, вздыхал, прислонившись к каменной стене, вместо того, чтобы готовить себя к дальнейшей борьбе – не на жизнь, а на смерть – с проклятыми грингос, то…
– Постой, а что это за компаньеро Че? – заинтересовался Мигель. – Я, кажется, про этого твоего компаньеро уже что-то где-то слыхал…
– Шутишь?.. – сосед вытаращил на него глаза.
– Не шучу.
– Ты в самом деле не знаешь, кто такой компаньеро Че?..
– Я в самом деле не знаю, и хотел бы узнать, благо, всё равно заняться нечем, а время как-то нужно убить.
– Если ты не знаешь, кто такой Че – что же ты тогда делал на площади в рядах борцов за социальную справедливость?..
– А что такое “социальная справедливость”?
– Это… вот смотри: когда у того, кто трудится, денег мало, а у того, кто не трудится, денег много – это социальная несправедливость; и вот когда тот, кто трудится, отбирает деньги у того, кто не трудится, – это и есть социальная справедливость.
Настало время Мигелю вытаращить глаза на своего собеседника.
– Слушай, амиго, ты не поверишь – но я на площади как раз и боролся за эту самую социальную справедливость!..
Парень с выбитым зубом просветлел лицом.
– Грегорио, – протянул он широкую ладонь.
– Мигель, – сказал двоечник и протянул свою.
Через год – да что там, даже меньше, чем через год – в густо поросших джунглями никарагуанских горах юный сандинист Мигель Эстрада с упоением лупил длинными очередями из “калашникова” по правительственным солдатам. Бригада сомосовских карателей, совершая бросок по единственной в округе тропе через заросли, нарвалась на засаду партизан. У самого Сомосы дела к тому времени были ни к чёрту. Солдаты не хотели умирать за него. Они бросали сверкающие свежей смазкой винтовки М-16 на залитую кровью землю, поднимали руки, просили братьев-никарагуанцев пощадить их молодые жизни, клялись завтра же сами повернуть стволы винтовок против кровавого ублюдка…
Мигеля они не убедили. Его командира Грегорио де ля Пьедад – тоже. Да и от руководства Фронтом установки у партизан не было такой, чтобы оставлять в живых проклятых псов, с потрохами продавшихся американскому империализму. Кроме того, Мигель сказал себе: “За сто восемьдесят шесть песо – сто восемьдесят шесть ваших поганых жизней, мародёры!..”
Но вскоре он сбился со счёту.
