Вообще чем больше он присматривался к Танечке, тем больше симпатии к ней испытывал. Это ж надо так умудриться — в наше непростое время сохранить подобную искренность и естественность! Девушка казалась хрупкой и ранимой, совершенно неприспособленной к окружающей действительности, но, в то же время не вызывала и намека на жалость, поскольку шла по жизни с гордо поднятой головой и никогда не унывала. Как бы трудно ей ни было.
Вскоре Денис стал ловить себя на том, что очень хотел бы сделать для нее что-нибудь приятное. Вывести в свет, надарить шмоток и украшений, купить все необходимое для дома, заменить мебель на более новую, отремонтировать квартиру… Ну, или хотя бы починить замок в ванной. Надо было бы поставить щеколду, но он все забывал ее приобрести.
— Давай я хоть карниз сниму, — предложил он как-то раз вечером в пятницу.
— Какой карниз? — Таня с трудом оторвалась от очередного романа в яркой обложке.
— Да этот. На котором раньше шторы висели. Он тут явно лишний.
Девушка взглянула на окно так, точно видела его первый раз. Но согласилась охотно:
— Ну, если вам… тебе не трудно…
Удивительно, но в этом доме даже инструменты нашлись, в запыленном фибровом чемоданчике с перевязанной изолентой ручкой.
— От отца остались? — догадался Дэн. Таня кивнула и погрустнела.
— В этом году будет шестнадцать лет, как он умер…
— Ты его очень любила, да? — Да…
— А у меня папа, слава богу, жив, а мама умерла, когда мне еще года не было. Я ее совсем не помню… Можно мне встать на этот стул?
— Лучше на этот, он покрепче. Но как же так, Денис? Ты ведь говорил о маме, когда рассказывал в самолете про свою семью?
«Вот черт, как же это все надоело!» — мысленно выругался он и полез на стул. К счастью, пока карабкался, успел придумать отговорку:
— Это вторая жена отца, я ее называю мамой…
«Нет уж, надо раз и навсегда завязывать с автобиографией! Пусть рассказывает Танечка, а я буду только слушать. О себе больше ни слова!»
С карнизом пришлось повозиться гораздо дольше, чем он думал. Прикреплена эта проклятая палка оказалась намертво — видно, покойный Танин отец был мужик рукастый и основательный. А Дэн, что греха таить, не так уж часто делал что-то. Особенно последнее время.
Да еще Таня, как назло, все время стояла рядом и наблюдала за процессом. Понятно, что она хотела быть полезной и старалась: подавала инструменты, то и дело спрашивала, не нужно ли чем-то помочь, — но все рано ее присутствие было ни к чему. Под ее взглядом Денис нервничал и оттого потратил на пустячную в общем-то работу чуть ли не час.
Когда наконец все было закончено, он с облегчением вздохнул, отметил про себя: «Старик, а ты еще что-то можешь!», спрыгнул со стула и совершенно случайно приземлился рядом с Таней, отчего-то не успевшей отойти. Наверное, она просто задумалась. А может, так вышло из-за того, что в маленькой комнате, заставленной мебелью, было слишком тесно. Но, так или иначе, они неожиданно оказались очень близко друг к другу, настолько близко, что он почувствовал через тонкую футболку тепло ее тела.
Дэн был бы совсем не прочь воспользоваться удобной ситуацией. Но девушка ужасно смутилась, вспыхнула и торопливо отскочила. Заметалась по комнате и, чтобы скрыть смущение, села за пианино, откинула крышку. Денис даже пожалел ее.
— Ты и на рояле играешь? — спросил он, нарочно допустив ошибку. Пусть объясняет ему, как он не прав, путая названия инструментов. Глядишь — побыстрее успокоится. А то вон как разволновалась, бедняжка… Дураку понятно — мужчин она боится не на шутку. Неужели и впрямь до сих пор девушка?
— Это не рояль, это фортепьяно, — лепетала тем временем Таня. — Да, я умею на нем играть.
— Тогда сыграй что-нибудь, — великодушно попросил он.
Таня обрадованно улыбнулась, села на вертящуюся табуретку, на миг задумалась, видимо, выбирая произведение, и коснулась пальцами клавиш. Выросший в музыкальной семье Денис сразу узнал Сороковую симфонию Моцарта. Что ж, не слишком оригинально… Впрочем, играла она хорошо, он не мог это не отметить.
— Потрясно! — Когда музыка смолкла, Дэн даже поаплодировал. — Слушай, давно хотел спросить тебя, как гастарбайтер скрипача… Объясни мне, пожалуйста, одну вещь.
— Какую? — она глядела с любопытством.
— На фиг вам в оркестре нужен этот, как его, дирижер? Ведь у каждого музыканта перед носом ноты?
— Как бы тебе объяснить? — Она задумалась, и он вдруг испугался. Если сейчас и она погонит туфту про флюиды и энергетические нити, как это все время делает его отец, дирижер Георгий Вербовский, он, Денис, просто не выдержит и сбежит, послав все это пари куда подальше.
— Знаешь, это как капитан на корабле или полководец в бою. Каждый солдат умеет стрелять, и матрос знает свою работу. Но если их действиями не будут управлять, то судно не поплывет, а сражение будет проиграно.
Денису такое сравнение понравилось. Больше всего тем, что, объясняя, девушка явно пыталась подстроиться под него, под его «мужское мышление».
— Тут очень многое зависит от личности, — продолжала Таня. — Ведь попадаются иногда и плохие капитаны, и бездарные полководцы. А с дирижерами это еще больше заметно. Мало просто знать и любить музыку, нужно еще уметь работать с людьми, суметь увлечь их и повести за собой, дать каждому максимально проявить себя, но при этом и подчинить общей задаче… Такие талантливые дирижеры встречаются нечасто. Музыканты говорят, что, когда дирижер только идет по проходу, оркестр уже знает, кто будет командовать: оркестр дирижером или дирижер оркестром.
Рассказывая, девушка вся преобразилась: глаза разгорелись, лицо разрумянилось. И Денис с удивлением отметил, что был несправедлив к Тане, называя ее про себя дурнушкой и серой мышкой. Оказывается, она может быть даже хорошенькой.
— У вас, наверное, очень сильный дирижер, да? — догадался он.
— Великолепный! — она вся светилась.
«Какая же она еще наивная, восторженная, как ребенок! Ишь, как сияет, смотреть приятно…»
— Мужчина?
— Конечно, мужчина. Женщины-дирижеры очень редки, их в мире единицы.
— А почему, интересно? Вроде не пыльная профессия, не тяжелая. При музыке, опять же. Самое оно для женщины.
Таня покачала головой:
— Это чисто мужская работа. Тут нужна и сила личности, и энергетика, и многое другое, чего обычно нет в женщинах. Я вообще против того, чтобы женщины занимались не своим делом.
— Да ты консерватор, — Дэн засмеялся. — Это как? Женщинам — дети и кухня, а мужикам — война и охота?
— В общем, да. Но я про другое. Мужчина создан природой, чтобы творить, открывать, осваивать. И, если ты так хочешь, завоевывать.
— А вы будете идти следом и тратить завоеванное, верно? — подколол он.
— Нет, зачем же? — она искренне удивилась. — У нас иное предназначение. Мы должны беречь, ждать, лечить, учить.
— Хм, да вы неплохо устроились. Она пожала плечами:
— Не думаю, что ждать с войны легче, чем воевать…
— Ты, Танечка, судишь по себе, — снисходительно проговорил он. — И по своим книжкам. А мир не таков, каким ты его себе представляешь. Особенно современный мир. Современная женщина не будет ждать и лечить. Она будет бороться за то, чем хочет обладать, бороться всеми способами. Поверь, я знаю, о чем говорю, я повидал жизнь и разбираюсь в ней.
— А ты, оказывается, не любишь женщин. И не понимаешь.
Ее упрек был настолько нелепым и смешным, что никак не мог задеть. Однако задел.
