Родители пребывали в блаженном неведении, думая, что, отслужив армию, их обалдуй получит-таки какую-нибудь рабочую специальность, примет семейную эстафету, войдет в ряды рабочего класса Страны Советов и станет настоящим строителем светлого коммунистического завтра. Им и в голову не могло прийти, какие «бредовые идеи» у их единственного наследника. Неизвестно, как сложилось бы будущее Павлика и насколько острым стал бы конфликт отцов и детей, но в жизнь семьи Тереховых, как и всех других семей тех страшных лет, бесцеремонно вмешалась война.
В сороковом году, когда ему исполнилось восемнадцать, в армию Павла не взяли — из-за близорукости. Но будущего писателя это нисколько не огорчило. В мае сорок первого он женился на девушке Кате, с которой учился в одном классе до тех пор, пока их школы не разделили на мужскую и женскую. Они поселились у ее родителей и были очень счастливы. Гуляли по вечерам, много и весело смеялись и любили друг друга, забыв обо всем. В те короткие месяцы Павел не читал газет. Даже после двадцать второго июня. Это было светлое и странное время. Этакий пир во время чумы, когда вокруг все рушится, а ты жив.
Почти во всех рассказах о той эпохе можно встретить один и тот же традиционный сюжет. «Едва узнав о вероломном нападении фашистской Германии на его Родину, он, бросив все, отправился в военкомат и записался в ополчение». Ничего подобного с Павлом не произошло. Он не чувствовал себя винтиком государственной машины, не ощущал «ярости благородной» и страстного желания очистить родную землю от «гнилой фашистской нечисти». Нет, он не был ни трусом, ни дезертиром. Просто всегда жил в своем собственном мире, где существовали красота и гармония и где не было места реальности. Уж такой он был странный человек, Паша Терехов, — вне времени, вне обстановки, вне идеологии. Но оценить его самобытность так никому и не пришлось. Разве что Катя о чем-то смутно догадывалась, но даже она боялась слишком много размышлять на эту тему.
Великой стране не было никакого дела ни до своеобразия Павла, ни до его желаний и таланта. В сентябре, когда положение на фронтах уже приблизилось к критическому, его призвали в армию. И он не посмел ослушаться. Распрощался с беременной женой и ушел на войну.
Катя регулярно получала от мужа письма. Необыкновенные, длинные, интересные письма. Другие бойцы изредка слали домой скупые приветы, справлялись о здоровье жен, выражали надежду вернуться домой живыми и восхваляли гений товарища Сталина. Паша же отправлял по два, иногда по три треугольника в неделю, оставалось только недоумевать, когда и как он исхитряется писать. И каждый из этих листков был бесценен, потому что являлся не только весточкой для Кати от горячо любимого человека, но и главой в книге их будущей счастливой послевоенной жизни.
В этих письмах Павел Терехов писал своего рода повесть. Повесть-мечту. О них с Катей, об их дочке (он не сомневался, что ребенок, который родится через несколько месяцев, окажется девочкой) и желанном сыне, которого пока нет, но он будет, обязательно будет, как только Павел вернется домой. О внуках и правнуках. О славной жизни, в которой не будет ни страха, ни горя, ни разрухи, ни голода. Эта эпистолярная сага стала его первой и единственной книгой. Повесть получилась невероятно светлой, как будто Павел писал ее не в окопах и землянках, а где-нибудь в загородном доме, в просторной комнате с окном, раскрытым в майский сад. Она дышала чистотой, надеждой и ожиданием. Повесть, возможно, не была бы безупречна, с точки зрения маститого литературоведа, но читалась легко, а главное, рождала в несчастной, замученной Кате надежду на то, что все сложится именно так, как задумал ее муж.
Тем более что родилась действительно девочка, которую, как это и звучало в письмах у Павла, она назвала Лидушей. По плану отца Лида должна была вырасти умницей и красавицей, сделаться директором швейной фабрики, счастливо выйти замуж и произвести на свет троих детей — двух девочек и одного мальчика. А ее будущий брат Леня, согласно повести, с детства начал бы заниматься спортом, к девятнадцати годам вошел бы в олимпийскую сборную и победил бы на чемпионате мира. Ему тоже было запланировано семейное счастье, замечательная жена — их с Катей любимая невестка — и дети, только в другом составе: два сына и одна дочка. В общем, после войны Катю и Павла ожидала жизнь, полная радостного труда на благо семьи и Родины и счастливая спокойная старость.
Трудно даже представить, насколько скрашена была Катенькина жизнь письмами мужа. Вечно недоедающая и недосыпающая, с крохотной Лидушей на руках, измученная страхом за жизнь и здоровье любимого мужа, она разворачивала дорогой сердцу треугольничек и погружалась в другой, светлый и радостный, мир. Пусть ненадолго, всего на несколько минут, но это было спасением. И мир тот казался гораздо более реальным, чем грязь, мрак и ужас вокруг…
— Я уверена, дедушка вернулся бы с войны. Я просто это знаю, — горячо зашептала Светлана. — Но у него украли счастливую жизнь. Вернее, у всех нас.
— Украли?
— Да, именно так сказала тогда баба Катя. Я помню, мы с сестрой Милочкой были тогда глупые. Комсомолки, общественницы. Атеистки до мозга костей. Про отца в нашей семье говорить не полагалось, и про дедушку мы до этого ни разу не слышали. И вдруг такие откровения… Что он был редкий, необыкновенный человек, правда, немного сумасшедший. На войну идти не хотел, говорил: жить надо около жизни, а там смерть ходит. Или что-то в этом роде. Что хотел писать книги… Но его убили в двадцать лет. Помню, я была поражена, даже шокирована. Как же так можно — не хотеть идти на войну, защищать свою Родину?
Тогда, получая от мужа письма, наивная Катюша и предположить не могла, что рукопись существует не только в этих треугольниках, которые она бережно складывала в коробку из-под обуви листочек к листочку, главу к главе, ной в толстой клеенчатой тетради, которую Паша прихватил с собой из дома. Там он писал свою повесть целиком, с исправлениями, ремарками и рисунками на полях. А письма домой служили черновиком.
В октябре сорок третьего Катя перестала получать известия от мужа. Она пыталась убедить себя, что Паша всего лишь ранен, лежит в госпитале и скоро поправится. Но ее надежды не сбылись. Дождливым ноябрьским утром ей принесли казенную бумажку, сообщавшую, что Павел Терехов пал смертью храбрых.
Следующие шесть лет были полны скорби и борьбы за выживание. Оказалось, что победа, которую столько ждали и к которой так стремились, не означает окончания страданий. Люди возвращались, кто с фронта, кто из эвакуации, и видели, что их дома больше нет. И их улицы, и их родных, друзей и соседей. Самые умные понимали: больше нет их страны. Вернее, есть, но она совсем другая, и ей никогда не стать прежней. Их ждут голод, нищета, болезни, лишения. Абсурдные по своей сути суды и разбирательства с теми, кто попал в плен или еще как-то «не так» повел себя во время войны. И скорбь об ушедших, которая раньше не была так сильна — у кого-то из-за надежды, а у иных из-за предвкушения близкой победы над врагом. Все это расцвело пышным цветом, мучая людей, корежа судьбы.
Катя Терехова тоже лишилась своего жилья и многих вещей. Из эвакуации вернулась с единственным тощим узелком, в котором были в основном дочкины вещи. Быт налаживался тяжело. Катерина устроилась на завод, где работала в две смены, дочку отдала в круглосуточный детский сад. Жили в бараке, питались картошкой, хлебом да изредка вареной рыбой. Лишь в сорок девятом, когда дали комнату в коммуналке, стало немного легче. Новое жилище оказалось просторным — целых восемнадцать метров. Правда, заставить его было особо нечем. Зато у второклассницы Лидуши появился свой собственный маленький уголок, а новенькая швейная машинка, на которую Катя копила все эти годы, встала точнехонько в проем между окном и стеной. Красота. В общем, живи да радуйся. Катерина пошила новые занавески, сходила в парикмахерскую и подписалась на журнал «Юность». Если уж начинать новую жизнь, так на полную катушку.
Еще полгода они с дочкой жили да радовались. Днем. А ночью Катерина вспоминала Пашу и тихонько плакала. Постоянно перечитывала письма, которые помнила почти наизусть, и снова погружалась в нарисованный для нее мир…
Январский номер «Юности» она открыла именно на той странице. Словно в насмешку. Аннотация обещала новую повесть с жизнеутверждающим названием «Светлый горизонт» начинающего писателя Всеволода Салтакова.
Катя прочла первый абзац и почувствовала укол в сердце. Начала жадно читать дальше.
