Я бью его наотмашь рукоятью между глаз, и он кулем валится к моим ногам.
Я вылетаю из-за угла и, заслышав сухой щелчок, нажимаю на спуск, раз, другой… Я слышу визг, переходящий в вой. Оружие налетчика падает к моим ногам. Следом шлепается его хозяин, не переставая визжать. Этот звук раздражает мои барабанные перепонки, вибрирует в висках. Реальность постепенно начинает приобретать зримые очертания. Реальность мирного времени…
– Не стреляй! Не стреляй!
На полу скулит, хватаясь за ногу, причитая «Ох, как больно…», неудавшийся налетчик. Кажется, я попал в колено.
– Заткни пасть, а не то я тебе башку размозжу! – рявкаю я, наставляя на него дуло.
Он тут же замолкает, затравленно сжавшись.
Я поднимаю его пистолет. Самоделка. Поди, купил на рынке. Но даже таким дерьмом вполне можно убить. Пуля застряла в стене в паре сантиметрах от того места, где была моя голова. Второй тоже очухался, но лежит на полу, боясь пошевелиться, сопя перебитым носом. Третий сбежал. Черт с ним. Над моим ухом тяжело, как паровоз, дышит Сан Саныч. Крупные капли пота растекаются по бороздкам морщин на восковом лбу.
– Сан Саныч, – говорю я. – Все кончилось!
– Мне плохо, – шепчет он, сморщившись, и, прислонив ладонь к груди, плетется к кушетке, неуклюже падая на бок. Как Костик…
– Сан Саныч! Что с тобой?!
– В-валидол, – цедит он сквозь зубы.
– Сейчас, Сан Саныч, миленький, обожди… Да где же эта чертова аптечка?!
Я обшариваю все углы. Аптечки нет.
– Ты не волнуйся, – .бормочу я, – сейчас вызову «скорую». – Трубка трясется в моих руках. Просто ходит ходуном.
В моей голове что-то щелкает, словно переключает программу невидимый пульт.
– Гады! – ору я, вновь выхватывая свой «ПМ».
Лица налетчиков приобретают землисто-восковой оттенок. Я вижу животный страх загнанных в угол безмозглых тварей. Они перестали быть противниками…
Я медленно опускаю оружие.
Округа оглашается воем милицейских сирен. Наверное, вызвали соседи. В склад влетают ребята в серой форме со стволами наперевес.
– Руки!
Я с трудом разжимаю затекшие пальцы. Мобильник тоже падает на пол. Я тупо гляжу на него.
Меня просят объяснить, в чем дело. И я объясняю. А милиционер с погонами старлея старательно записывает, сочувственно кивая.
Приезжает «скорая». Врачи колдуют над Сан Санычем, потом говорят, что похоже на микроинфаркт, укладывают его на носилки и заносят в машину. На соседние носилки устраивают налетчика с раздробленным коленом. С появлением милиции он осмелел и кричит мне:
– Ты сделал меня калекой, гад!
На черном «глазастом» «мерсе» приезжает мрачный хозяин. Милиция пытается выяснить, на каком основании он выдал нам с Сан Са-нычем боевое оружие. Тот отмахивается от них как от назойливых мух. Подходит к носилкам с налетчиком и, постучав его по темечку, говорит мне:
– В другой раз целься сюда.
После чего тот снова съеживается и умолкает.
Я слышу, как один из милиционеров объясняет, что рядом склад фармацевтических препаратов, и парни лезли туда за таблетками, но перепутали. Нелепая случайность…
Я снова стрелял в людей. Холодный пот заливает глаза. Я вытираю лоб рукавом. Как же холодно на этом чертовом складе…
– Давайте мы сделаем вам укол успокоительного, – предлагает врач. – Вы неважно выглядите.
– Не надо.
– Молодец. – Хозяин хлопает меня по плечу. – Я выпишу тебе премию.
– Пошел в задницу. – Я стряхивав его руку и иду прочь, оставляя за спиной недоуменно-хлесткий окрик хозяина:
– Эй, ты куда? Вернись, мать твою! Или…
Я опять безработный.
37
Пожилой мужчина напротив расстегнул пальто и обмахивается свежей газетой. Мне тоже удалось немного согреться. Подземка мчит меня. Куда – я не знаю сам. Закрываю глаза. Мерный гул постепенно перерастает в нарастающую канонаду.
Я снова стрелял в людей. Или в призраков? В тени вчерашних врагов, продолжающих жить во мне? Или в тех и других одновременно? У меня не было выбора? Или я просто хотел…
Как бы я хотел быть в этом уверен…
Я вытаскиваю из сумки «Гжелку», купленную в продовольственном, где всегда отоваривался Сан Саныч. Но сегодня его увезла «скорая». И я не сумел его защитить. Хотя и стремился. Так, словно мы сидели в одном окопе. В тот момент он был для меня больше чем напарник. Он был своим. А они – врагами. И я хотел их уничтожить. Словно я был
Я перевожу взгляд на равнодушные полусонные лица, цепенея от неожиданного нестерпимого желания снова взять в руки «Макаров»… Чтобы каждый из этой толпы унес с собой частицу 'невыносимой боли. Я вздрагиваю, провожу ладонью по истекающему жарким потом лбу. Как я мог такое подумать? Это же совершенно безвинные люди, среди которых мои мать, отец, родственники, друзья, знакомые. Неужели я лгал самому себе и все это время, блуждая по темным закоулкам неизвестных улиц и лабиринтам памяти, жаждал одного –
Я хотел причинить страдание, жаждал крови… Пусть на миг, на долю секунды, но это было во мне.
Я повторяю это как заклинание, стискивая голову ладонями, сдавливая виски, подушечками ледяных пальцев ощущая их бешеную пульсацию…
Люди проходят мимо. Люди сидят напротив. Дремлют, жуют жвачку, читают детективы в мятых бумажных обложках… Чужие, посторонние люди. Которых я когда-то хотел лечить, а минуту назад… Но они об этом не подозревают. Им нет до меня дела. Как и до того, что где-то гибнут тысячи таких, как я. Тихие милые обыватели, прочно отгородившиеся телеэкранами от войны, ставшей для них чем-то вроде ежевечернего сериала. Когда-то среди них был и я. Пока в мой дом не ворвался дымный южный ветер.
«Уважаемые пассажиры, при выходе из вагона не забывайте свои вещи…»
Свои вещи… Сумки, пакеты, платки, бомбы, воспоминания… Не забывайте. Ничего. Уносите с собой ненужный хлам своей жизни. Она не нужна никому, кроме вас…
Мне вдруг становится смешно. Я начинаю хохотать до икоты над этим железобетонным голосом из динамика, отирая брызги слюны.
Дама напротив смотрит на меня с осуждением. Из-под ее мохнатой шапки на криво выщипанные брови катятся крупные капли пота. Как у Сан Саныча. Я поднимаюсь, подхожу к ней. Вагон здорово покачивает.
– Вам нехорошо, мадам? Хотите?
Я протягиваю початую бутылку. Женщина вскакивает, словно я продемонстрировал РГД, и, что-то пробормотав, отлетает в другой конец вагона. Веселье закончилось. Кажется, я знаю, что делать. Я и прежде знал, но гнал эти мысли прочь. Я бежал от них, от прошлого, от себя. Но довольно. Пора остановиться. Быть может, это и есть ответ на извечное русское «Что делать?» и «Как жить?». Мое сокровенное знание, мой древний вирус. Вирус вечного боя…
– Ты проиграл, сукин сын! – ору я в грохочущую мглу тоннеля. – Война не закончится к Новому году! Слышите?! Она не закончится никогда!. Потому что она сидит в каждом из нас! Потому что мы все
