– Чего ему попусту голову засорять? – ворчит Анатолий. – В его-то возрасте… Самому еще в игрушки играть.
– Уже наигрался, – усмехаюсь я.
В кабине повисает неловкое молчание.
– Во, – изрекает Анатолий, – приехали. Кажись, будущий папаша маячит.
Мужчина ожидает нас на улице. Завидев «скорую», размахивает руками, словно ловит такси:
– Сюда!
Молоденькая женщина с огромным животом, чуть испуганными лучистыми глазами и какой-то просветленной улыбкой смущенно, точно извиняясь за беспокойство, приговаривает:
– Да все в порядке. Не волнуйся, Сережа…
Сережа нагибается, застегивает жене сапоги.
Это получается не сразу. Пальцы прыгают, никак не желая уцепить застежку.
– Первого ждете? – интересуется Виктор Степаныч.
Они дружно кивают.
– Мальчика? Девочку?
– Все равно, – отвечают они почти хором.
– Правильно. Лишь бы здоровый. Имя-то придумали?
Виктор Степаныч продолжает заговаривать зубы, и постепенно руки будущего папаши перестают трястись. А роженица улыбается так же радостно, лучисто.
Я перевожу взгляд с мужа на жену и наоборот. Они чем-то неуловимо похожи, несмотря на то что он крепкий, темноволосый, а она блондинка, такая прозрачная – впору глядеть на просвет, даже удивительно, как выдерживает такой живот. И все же сходство было, неуловимое, но явственное.
Я подумал, может, оттого, что оба они счастливы. Просто, без затей. Вместе. Некстати вспомнились слова Огурца, мол, заводить детей в наше время – преступление. Прежде мне казалось, он прав. А теперь я понял, что не согласен с ним. Я подумал, если бы в каждом доме поселилось свое простое маленькое счастье, то вместе они слились бы в единое, великое целое. И может, тогда этот шаткий мир был бы спасен…
Тем временем мы спускаемся вниз. Сережа просит Виктора Степаныча взять его с собой, но Виктор Степаныч отнекивается:
– Она, может, сутки будет рожать. Чего вам торчать в больничном коридоре? Сидите дома, позванивайте. Как только – вам сразу все скажут. Дело-то житейское.
– Конечно, – поддерживает Виктора Степаныча женщина. – Все будет в порядке. Не я первая, не я последняя.
– Или, может, вы при родах присутствовать хотите? – интересуется Виктор Степаныч.
– Не-е, – побелев еще больше, хоть это казалось невозможным, мотает головой будущий отец.
– А что? Нынче это модно.
– Ну, нет, – решительно заявляет будущая мама. – Я уж сама как-нибудь.
– Воля ваша. Тогда – с богом. Вези аккуратно, Анатолий. Не тряси.
– Все претензии к мэрии, – бурчит Анатолий. – Я за дороги не отвечаю.
4
По выходным Вера отвозит сына к бабушке. Меня там не жалуют. Однажды мы столкнулись. Я вернулся с работы, она уходила. Тогда я подумал, что Вера очень похожа на мать, только мягче, женственнее. Моя гражданская теща Галина Григорьевна окинула меня недоверчивым цепким взглядом и спросила с места в карьер, зачем я морочу голову ребенку, ведь его настоящий отец может в любой момент вернуться. Она показывала Мишке фотографии и объясняла, что я – не папа, а совсем чужой человек. Тот смотрел и продолжал упрямо твердить, что настоящий «не тот, а этот»…
– Почему бы, – предложил я, – вам не оставить его в покое? Михаил в свои неполные семь гораздо лучше многих понимает, нет, чувствует, простух» истину: настоящий отец не тот, кто «сделал», а кто вырастил.
– Вы хотите сказать, что намерены жениться на Вере?
Безмолвно стоящая у плиты Вера вздрогнула так, что брякнула Сковородка. Я ответил, что, если Вера согласится, так тому и быть.
Только сперва нужно получить развод. А это чертовски сложно без отца ребенка…
– Зачем вам это? У нее нет ни денег, ни жилья – в этой квартире они прописаны с мужем. Если Славик вернется, он все переделит. Вы его не знаете…
Я ответил, что и не горю желанием знакомиться с таким замечательным Славиком.
– Сколько вам лет? Двадцать?
– Двадцать один.
– Огромная разница! Вера говорила, вы служили в Чечне…
Наверное, и она, вслед за Иркой, считает, что у меня с головой не все в порядке. Я спросил Галину Григорьевну напрямую. Она опустила глаза. Я не мог ее осуждать. Однажды ее дочери не повезло. А обжегшись на молоке… К тому же Вера как-то обмолвилась, что мать растила ее одна – отец умер, когда она была совсем маленькой. Наверно, пришлось нелегко.
Я предложил Галине Григорьевне поужинать. Она* поджала губы и сказала, что ей для этого не нужно ничье приглашение. С этим было трудно поспорить. Затем женщина встала, бросив на прощание:
– Поди, и ваши родители не в восторге…
Я снова не стал ни возражать, ни соглашаться. Это не касалось никого, кроме меня.
Когда она ушла, Вера попросила не обращать внимания. Для мамы она всегда была и останется неудачницей. Так уж повелось. С детства. Когда обнаружилось, что для балетного кружка она полновата, для музыкального не имеет слуха, отставала по математике, физике и английскому, всегда была слишком тиха и застенчива и, конечно, выбирала не сама, а шла за тем, кто выбрал ее…
– Славик?
– Ну да… Он был таким рубахой-парнем, плейбоем, душой компании. Веселым, красивым. Все девчонки были от него без ума. А он почему-то выбрал меня. Я тогда даже растерялась: почему? Но все вокруг не переставали твердить, как мне повезло, какая я счастливая… Даже мама. И я поверила, что это правда…
Я откинулся на спинку стула, коротко рассмеялся.
– Ты чего? – удивленно спросила она, под-кладывая мне котлету.
– Иллюзия свободы выбора. У меня было то же самое. Только без балета.
Она оставила свои ножи и сковородки и приблизилась ко мне. От ее халатика пахло весенней свежестью. И лепестки на нем колыхались и казались живыми.
– Зачем ты сказал маме, что хочешь на мне жениться? – Ее теплые руки парой чаек вспорхнули на мои плечи.
– Я сказал, что хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Чувствуешь разницу? Вот только…
– Что?
– Что скажет твоя мама… – поддразниваю, легонько хлопнув по мягкой округлой выпуклости, что находится сзади.
– По-моему, главное, что скажу я… – шепчет Вера, обжигая меня дыханием.
– Ну и каков приговор?
– Я была бы счастлива. По-настоящему. Впервые в жизни. Только…
– Никаких «только»… – Я справляюсь с безжалостным шелком ее белья, отделяющим мое пульсирующее нетерпенье от дразнящей мягкой податливой упругости, ^сладострастной бездны, огненной и влажной…
5
Они приходят один за другим, мои друзья. Наши встречи все реже, и эта жизнь у каждого своя, а о той, что однажды связала нас воедино, стараемся не вспоминать. Мне просто важно знать, что они есть, мои фронтовые товарищи, мои настоящие друзья…
Первым – Денис. Уже слегка «заквашенный». Похудевший, ссутулившийся. Его блестящие янтарные глаза кажутся марсиански странными на бледном впалом лице. Прежде чем войти, он долго тщательно
