деталей:
Между тем такой план действительно есть. Более того, он был опубликован в Военно-историческом журнале в феврале 1992 года.[210] Это — тот самый план, которого так не хватало Суворову для обоснования своих фантазий. Это — план наступательной войны.
Документ, условно называемый «Соображения по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза», представляет собой написанный от руки, предположительно А. М. Василевским, на нескольких страницах текст.
В задачах, ставящихся в «Соображениях…» — сплошное наступление. И сразу видно, где Суворов проврался. Первая же фраза документа гласит:
«Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар. Чтобы предотвратить это, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие войск».[211]
Оглушительный удар по суворовскому «Ледокольцу»: наши наступательные действия предусматриваются как превентивный удар по уже сосредоточившимся немецким войскам с тем, чтобы не дать им ударить самим. Что, Суворов, съел?
Далее намечается концентрический удар на окружение немецкой группы армий «Центр», сосредоточившейся в Польше и Восточной Пруссии для похода на Москву, а вовсе не прорыв и марш-бросок быстроходных танков в пробитую дыру на Берлин. Кстати, Суворов кричит, что СССР должен был воевать со всей Европой, а тут говорится только о разгроме немецкой ударной группировки, находящейся непосредственно на территории Рейха, а сателлиты ни при чем. По заверениям Суворова, Сталин, концентрируя против Румынии весь цвет Красной Армии, собирался начать свое порабощение именно с нее. А тут оказывается, что СССР хочет воевать с кем-то, кроме изготовившейся к нападению Германии, только в самом благоприятном для него случае: «может быть».
Кроме того, Виктор пролетел со своей датой, в пользу которой приводится тот не вызывающий доверия довод, что, дескать, у Жукова (и даже у самого Сталина) воскресенье было любимым днем для начала агрессий. Предписанные «Соображениями» соединения, которым предстояло наносить первый удар по немцам, должны были полностью сосредоточиться в исходных районах к 15 июля, соответственно, несмотря на всю любовь Сталина и Жукова к воскресеньям, красные варвары раньше выступить не могли.
Но самая главная торпеда суворовскому «Ледоколу» заключается в том, что этот, последний перед войной вариант «Соображений…» датирован 15 мая 1941 года. При этом на нем нет подписей начальника генерального штаба Г.К. Жукова и наркома обороны СССР С.К. Тимошенко, для росчерков которых в документе были приготовлены соответствующие места. Документ никем не подписан, что ставит под сомнение его принятие к действию. О том, были ли приняты «Соображения…», до сих пор дискутируют историки, но точного ответа ими не найдено.[212]
Тем не менее, для нас с вами очевидным является следующий факт: практически до самого начала войны руководство Советского Союза не могло решиться на какой-то определенный вариант действий. Само по себе отсутствие подписей высшего военного начальства на «Соображениях…» еще ничего не значит — может быть, у этого черновика имелся и чистовик. Однако показательно то, что в верхах РККА документ о наступательной войне аж до 15 мая продолжает вращаться в виде рукописного черновика, а не многократно тиражированного и уже знакомого основным исполнителям документа. Причем неизвестно, был ли он в конце концов одобрен!
Существует еще одно важное свидетельство того, что решение о превентивной войне с Германией не было принято по меньшей мере до лета 1941 года. Это судьба интереснейшего документа, который называется «Проект директивы ГУПП РККА»,[213] предписывающий основные тезисы, согласно которым военные комиссары должны были вести пропагандистскую работу в частях Красной Армии. Тезисы данного проекта носят ярко выраженный наступательный характер: советские пропагандисты подобно Суворову выискивали у Маркса и Ленина цитаты, оправдывавшие наступательную войну, и на их основе проводили мысль о справедливости наступления со стороны РККА.
Так вот, этот проект появился только в 1941 году, и до 22 июня он так и оставался проектом. Несколько раз он обсуждался на всяческих заседаниях вплоть до заседаний Политбюро, но до 22 июня так и не был принят. А казалось бы: решился Сталин на агрессию 19 августа 1939 года, назначил срок — 6 июля 1941 года, так в чем же дело? Ан нет, еще в июне сорок первого, начальники медлят, волнуются, колеблются, обсуждают, и возвращают, наконец, проект на доработку, так ничего пока и не решив. Так что, судя по всему, вопрос о характере готовящихся боевых действий так и не был окончательно решен вплоть до немецкого нападения. Вот почему Виктор Суворов ничего об этих важнейших документах не говорит, вот почему он их ни словом не упоминает.
И пожалуйста не надо говорить, что Сталин скрывал начало «Грозы» даже от своего Генштаба. Спрашивается тогда, кто его готовил? Товарищ Сталин? Засекреченная группа экспертов? Живо представляю себе картину: собрал вождь одним теплым июльским воскресным утром товарищей Василевского, Шапошникова, Жукова, Мерецкова и иже с ними у себя в кабинете, посмотрел на них хитро и, выдержав паузу, вкрадчиво заявляет: «А сейчас мы нападем на Германию!». Шапошникову сразу стало бы плохо — один раз товарищ Сталин уже начинал войну без его ведома — войну с Финляндией. Если тогдашние пропорции потерь сохранятся и в новой компании товарища Сталина, то… Лучше даже не думать в этом направлении. Жуков (он годами помоложе, да и нервами покрепче) берет под козырек, чеканит: «Есть, товарищ Сталин, однако на должности не выше комбата — я не обучен командовать авантюрой», — и строевым шагом выходит в шкаф. Мерецков тем временем уже вовсю строчит докладную на самого себя с целью быть переведенным на тыловую должность с понижением, причем куда угодно, лишь бы не отвечать за тот неминуемый кошмар, который незамедлительно последует за подобным эпохальным решением Верховного. Его финских приключений и того, что за ними последовало, ему уже более чем достаточно. А Василевский, спросите вы? А Василевский смотрит непонимающими глазами на эту феерию и гадает: если не Шапошников, если не Мерецков, если не он сам, то кто же, черт возьми, план «агрессии»-то составил, а?
Суворов, избирательно «забывающий» уже обнаруженные материалы о подготовке Советским Союзом наступательных военных действий против Германии, своими умопостроениями предвосхитил выход в оборот этих и некоторых других документов, касающихся предвоенного советского планирования. Поэтому многие вполне разбирающиеся в истории люди поначалу приняли «Ледокол» всерьез, правда, всегда оговариваясь, что его автор все-таки непростительно много врет.
Но после появления неизвестных ранее документов колоссальной значимости, гипотезы «Ледокола», мягко говоря, стали неактуальны, явными признаками чего в суворовском тексте можно считать резко участившиеся лирические отступления, жирные шрифты, восклицательные знаки и обзывательства, скачкообразно растущие от книги к книге. И уж тем более из этих документов видно, что истерические призывы Суворова «по советскому следу» к новому Нюрнбергу мягко сказано «не катят». Не тянет Советский Союз на агрессора, не тянет, и все тут. Даже его наступательные действия, о которых идет речь в его планах, как видно из примера с «Ю» и «Ы» не могут называться агрессивными.
