гэгами и швыряниями кремовых тортов в лицо. Чушь несусветная. До этого фильма я успела посмотреть «Трамвай „Желание“, „Унесенные ветром“, „Веселые ребята“, „Тридцать три“, „Зеркало“, „Джонни- Мнемоник“, „Американский психопат“, „Титаник“, Марс», «Психо»… Если я ничего не забыла, список полный. На многое из этого я бы просто не обратила внимание. Не в моем вкусе. Я искала какую-то логическую связь между фильмами и не находила ничего подходящего. Дедукция, видимо, была не для меня. Единственное, к чему я пришла, это то, что фильмы, выбранные невидимкой, сыграли некую роль в истории современного кинематографа. В определенное время, в определенном жанре. Или моему маньяку это лишь казалось.
После долгого размышления я сдалась. Я пялилась в экран, волей-неволей включаясь в действие очередного «шедевра». Сегодня меня стало тошнить.
Невидимка приходил, давал мне еду и сходить в туалет, а видеомагнитофон все работал. За стеклом кинескопа бурлила нереальная жизнь, оттого мне было еще больней осознавать, что моя, настоящая, так жестока и беспросветна.
Передышку я получала лишь когда кассета заканчивалась. Тогда я слушала тишину и созерцала синий экран. А потом приходил невидимка — и все начиналось вновь. Где он брал кассеты в таком количестве, я не знала. Может быть, ходил в прокат. Я ему обхожусь дорого, проще меня убить.
У него были другие планы насчет моей персоны, я не сомневалась. Меня грыз страх, постоянный, изнуряющий, растущий где-то внутри, словно раковая опухоль. Как только я пришла в норму и стала регулярно питаться, тело приобрело бодрость, мысли прояснились. Мозг получал достаточно пищи, чтобы активно работать. Это спровоцировало и бурную деятельность воображения. Я спала и видела кошмары. В них лицо похитителя превращалось в черный сгусток боли и ненависти. Во сне он подкрадывался ко мне через темноту, гладил по спине, ощупывал тело. Доставлял мне невыносимое мазохистское удовольствие.
Во сне я стонала и хотела этого человека. Просила его взять меня.
Просыпаясь, я задавалась вопросом: может, я на самом деле не спала? Вдруг он и вправду прикасается ко мне, производя эти жуткие движения руками, которые изучили мое тело до мелочей? Нет, не смерти как таковой я боялась, а того, что нахожусь в полной власти у неизвестного психопата.
Полная власть. Тут и гнездится настоящий ужас. Когда у тебя больше нет уголков, где ты можешь спрятаться. Когда тебя вывернули наизнанку и рассмотрели под микроскопом. Твои слабые и сильные стороны подвергаются холодному скрупулезному анализу. То, что пробуешь скрыть, становится известным, публичным. Ты вынужден испражняться у всех на глазах. Твоя грязь отныне не тайна. Твои страх с этой минуты лишь предмет для обсуждения и насмешек.
Я думала над тем, что у меня уже не осталось секретов.
— Таня, — произнесла я в экран. — Приезжай и спаси меня.
Раньше я бы орала во все горло, но похититель давно не закрывал мне рта. Несмотря на то, что я теперь могла звать на помощь в полный голос, я молчала. Ведь ясно, что поблизости нет никого, кому следовало бы адресовать мои мольбы.
У меня начинала появляться привычка говорить вслух с самой собой.
Мои веки сомкнулись. Лучше бы я сошла с ума в первые часы.
Он поставил другой фильм, на это раз слезливую мелодраму, одну из тех, которые мне ненавистны. Обычно героини в них только и думают, как бы получше устроиться в постели и продлить удовольствие. А потом перепрыгнуть в объятия к очередному любовнику. Таня называла подобные «шедевры» — «кино про бешеную матку». Ее они раздражали еще сильнее, чем меня, что неудивительно.
Я наблюдала, как прибавляется звук, возникают все новые деления на зеленой шкале. К горлу подполз ком тошноты.
— Почему я должна их смотреть? — спросила я. — Я больше не могу!
Никакой реакции. Но невидимка стоял рядом. Я давно заметила, что от него не исходит никаких других запахов, кроме запаха рабочей одежды, кожаных перчаток и чего-то похожего на шампунь. Он следит за собой, не хочет, чтобы пленница могла потом опознать его по обонятельным воспоминаниям. Но к чему такие предосторожности, если «потом» не будет?
— Я больше не могу! — Мой голос запрыгал. Я собиралась расплакаться — с очередной слабенькой надеждой разжалобить психопата.
Он показал мне записку.
«Все имеет свой смысл. Ты узнаешь его потом».
— Я хочу сейчас! — потребовала я.
Чирканье маркера по бумаге — и новое сообщение.
«Недолго осталось».
Я разозлилась, сжала кулаки, дернула руками. Я хотела, чтобы он это видел.
— Скотина, тварь поганая… Если бы ты меня отвязал, я бы тебе показала! На полосочки бы порвала… — пообещала я.
«Ты сидела здесь долго — тебе и шага не пройти».
Я заревела, чувствуя себя еще более беспомощной, чем раньше. Тогда у меня был шанс умереть в любую минуту от голода и жажды, но теперь все изменилось.
«Ты злишься. Хорошо. Это значит, ты здорова. Хорошо».
Снова фокус с исчезающим листочком.
— Надо было все мне рассказать с самого начала… — пробормотала я сквозь слезы. Я ненавидела этот фильм, что крутился у меня перед глазами. — Не надо этого! Уберите! Ну и что, что я злюсь! — закричала я тут же.
«Так еще приятней».
— Вы меня убьете?
В миллионный раз заданный вопрос.
И, конечно, в миллионный раз в ответ — молчание.
Невидимка ушел, оставив меня плачущую перед телевизором. Я закрыла глаза, считая про себя до двадцати, и поняла, что просто так мне не успокоиться, одного желания не достаточно. На подходе новая волна тихого сумасшествия. Мой рассудок трескается, точно ледник, от него откалываются куски. Мне как даже слышен звук, когда большие фрагменты шлепаются в ледяную воду ужаса.
«Наслаждайся, пока можешь. Потом это будет тебе недоступно».
Невидимка подержал записку передо мной, убедился, что я поняла, а потом вновь включил видеомагнитофон.
Появилась жизнь животных. Фильм про африканские саванные, про львов, буйволов, бесконечные стада антилоп-гну, про бегемотов и жирафов. Голос за кадром вещал о том, что я уже слышала из телевизионных передач, но это зрелище меня на некоторое время захватило. Краски, реалистичность, близость диких зверей завораживали. Вытаращив глаза, я смотрела на охотящихся песочного цвета кошек словно впервые. В какой-то момент я забыла, кого вижу — название зверя выпало из головы. Мой мозг изголодался по чему-то натуральному, естественному, — в глубине души я даже была благодарна невидимке.
Он призывает меня наслаждаться, пока можно. Что ж, я согласна на этот компромисс.
Похититель принес тарелку с кашей и стал меня кормить. Все это напоминало тихий семейный ужин перед телевизором, домашнюю идиллию, когда муж и жена отдыхают после работы.
Я глотала теплую кашу и смотрела на экран с замиранием сердца, точно ребенок. Фильм про Африку кончился, и пошли съемки подводного мира. От буйства таких разнообразных красочных форм я заплакала. Это была невозможная, дикая, неземная красота. Я глотала кашу и ревела, смаргивая слезы. Похититель никак на это не реагировал. Его руки двигались с той же размеренностью, что и всегда. Когда тарелка опустела, он поднес к моим губам тряпицу и вытер остатки. Я почти этого не заметила, следя за коралловыми рифами и переливами красок на мелководье. Сотни и даже тысячи видов рыб живут там, в невыразимо красивом мире, который никогда не будет доступен для меня. Я никогда не прикоснусь к нему… Мой похититель причинил мне такую боль, по сравнению с которой все прошлые муки ничего не значат. Он
