Больше ничего не было известно по существу — одни догадки. Прошел год, а следствие так ни к чему путному и не пришло. Я почему-то нисколько не удивилась. По-моему, это даже глупо, ждать от милиции каких-либо результатов. Смысл существования правоохранительных органов, кажется, давно потерян, они живут сами для себя, зарабатывают деньги за счет тех, кого должны охранять, и раздают друг другу звания. Пусть все это останется на их совести, меня интересовало всегда только одно: когда они поймают моего психопата.
Прошел год. Ничего.
Я нашлась благодаря случайным людям. Похититель привез меня в пустынное место на окраине Екатеринбурга и выбросил прямо в стылую грязь, без одежды.
Я спала, вновь нанюхавшись хлороформа, и ничего этого не помню. Случайная машина притормозила, и из нее вышел мужчина. Его женщина осталась в салоне.
Наверное, она курила, пока ее спутник возился под капотом. Кто-то из них заметил серый предмет, лежащий рядом с обочиной: голое тело, покрытое грязью и запекшейся кровью.
Через сорок минут меня уже привезли в реанимацию. Что было там, я не знаю. До самого момента пробуждения я спала. Потом медсестра сказала, что для всех было шоком увидеть такое. Мало того, что я походила на жертву автокатастрофы, вся в ссадинах, синяках, в крови, — у меня еще не было глаз.
Повязку наложил если не профессионал, то человек, знакомый с медициной. Этот факт давал следствию кое-какие ниточки, но очень быстро эти ниточки порвались, оставив милицию с носом. Маньяк был крепким орешком. Ни по каким
«горячим следам» его найти не удалось. Реальная жизнь не походит на криминальные хроники с их победными реляциями по поводу «усиления борьбы с преступностью».
Я пришла в себя в палате — самой маленькой, как мне объяснили. Я лежала тут одна, хотя комнатка была рассчитана на два места. Перед самым пробуждением мне снились жуткие сны. В них я снова находилась один на один с похитителем. Он что-то говорил и смеялся в лицо, ощупывая мое тело руками в хирургических перчатках. Просыпаясь, я не знала, что плен позади.
Я забилась на кровати и закричала, переполошив дежурную медсестру. Она прибежала ко мне и попыталась прижать к кровати, уговаривая успокоиться. Ей на помощь ринулся дежурный хирург отделения. Я вопила, размахивая руками.
Пришлось поставить мне укол успокоительного.
Погрузившись в полусонное состояние, я все-таки догадалась, что нахожусь не в той комнате, где провела последние дни. Странное было чувство.
То ли облегчение, то ли отчаяние, то ли радость. Мне казалось, что я воздушный шарик, привязанный к кровати, и могу улететь с первым же сквозняком. От препаратов я ничего не чувствовала, тело мне словно не принадлежало. Я стала смеяться и смеялась долго, а сестра стояла рядом, не зная, что делать. Врач сказал ей наблюдать и звать его в случае обострения.
Я все слышала. Теперь слух стал моим главным средством общения с миром.
Казалось, он совершенствовался с каждой минутой. Обоняние не отставало, и скоро я могла с точностью определить, сколько дней назад принимал ванну тот или иной человек, входящий в мою палату.
За все время ко мне так никого и не подселили. Мой врач пошутил, что я важная персона. Я спросила почему.
— Сюда наведывается милиция. Они следят за тем, в безопасности вы или нет. Тот маньяк будет вас искать…
— Зачем?
— Так они считают.
— Он бы меня сразу убил. Я его не видела.
— Не знаю, — сказал врач. Он сидел на стуле ближе к изножью кровати, но я все равно хорошо слышала запах колбасы, которую он ел полчаса назад. — С моей стороны, я скажу, что вам лучше быть тут в одиночестве. Нервы у вас не в порядке.
Я улыбнулась, еле удержавшись, чтобы не послать его подальше. Этот разговор состоялся через три дня после моего пробуждения.
— И что же?
— Тот человек… Я могу говорить об этом?
— Пожалуйста…
— Он сделал все правильно… с хирургической точки зрения. Провел операцию. — Врач кашлянул. — Он изучал этот вопрос и имеет некую практику — вероятно… Либо это везение. Плюс антибиотики и витамины, как вы сказали…
Милиция, надеюсь, с этим разберется.
Хотя тогда ко мне еще не допускали следователей, я усомнилась в их умении разбираться.
— Он остановил кровь, сшил края ран… Да и сами глаза он отделял правильно…
Хирург замолчал, я представила, что он покраснел.
— Да, а сначала просто разрезал. Как персики или сливы.
— Извините. Да… получается так. Это зверство. Изощренное. Понимаете, мы тут все до сих пор в шоке. По больнице ползут слухи. Сестры разносят. Все уже говорят о маньяке, который похищает женщин и вырезает им глаза. Плохо, если это попадет в газеты. Раздуют до небес.
— А такие случаи уже бывали?
— К нам такие пациенты не поступали. Вы — первая. То есть, единственная. Надеюсь. Этот человек знаком с медициной не понаслышке. Таково мое мнение. Следователь уже брал мои показания. Вас осматривали еще три хирурга. Они со мной согласны, в целом.
— Я рада. Когда ко мне пустят посетителей? Кто-нибудь приходил?
Мой голос был нереально спокойным. Он меня пугал.
— Скоро, но сначала придет следователь, — сказал хирург. — Я сообщил, как вы просили, вашей подруге. Она уже спрашивала, когда можно. Думаю, послезавтра.
Я подумала о том, как буду встречать Таню в таком виде, и меня затрясло. Повязка все еще стягивала голову, повсюду оставались ссадины и гематомы. Лицо, как сказала сестра, покрыто царапинами разной глубины, но они быстро заживали. Это от того, подумалось мне, что я елозила щеками по бетонному полу, покрытому мелкой острой крошкой.
Хирург смотрел на меня, пока я не попросила его уйти.
Следователь явился ко мне на следующий день. Я приготовилась, как могла, к первой в моей жизни встрече с представителем власти. В основном, требовалось привести в порядок мысли и еще раз вспомнить то, что мне доступно.
Я обнаружила, что это просто пытка. Я приказала себе не реветь, ни в коем случае не реветь. Необходимо держать себя в руках.
Мужчина средних лет вошел в мою палату боком, почти на цыпочках. Его дыхание было шумным, что могло указывать на излишний вес и одышку от курения. Это я определила сразу — по звуку. Спустя несколько мгновений я узнала еще кое-что. Следователь действительно много курил, от него несло табаком, словно от переполненной окурками пепельницы. Вдобавок он пользовался мужским дезодорантом с темным густым запахом, которому было трудно заглушить вонь от пота целиком. Мой нос улавливал весь спектр запахов.
Не так это и хорошо, подумала я, лежа под одеялом. Вообще, присутствие мужчины меня сильно нервировало. С хирургом было не так напряженно.
Следователь же почему-то вызывал стойкое отвращение с первой секунды. Я поняла, что никакие доверительные отношения между нами невозможны.
Он представился Александром Гмызиным и сел на тот же стул, который принес с собой однажды заведующий отделением, мой врач.
— Как вы себя чувствуете?
Стандартный вопрос. Я и ответила стандартно.
— Нормально.
