сих пор ничего не сделала с собой, хотя могла — в равной степени и от восторга, и от ужаса. Два эти чувства владели тогда мной. Только два эти. Они изменили всякое понятие о времени. Я не заметила, как провела возле книжного шкафа сорок с лишним минут.
Вернув последнюю книгу на полку, я села в кресло. Ноги гудели от долгого стояния. Иногда и по сию пору мне трудно долго находиться в стоячем положении — память о времени, проведенном на стуле, когда связки находились без работы и их эластичность сокращалась из-за отсутствия практики. Я оглядела комнату, никак не желавшую стоять на месте. Она крутилась по часовой стрелке и захватывала меня с собой. От этого медленного вращения меня даже мутило. В таком сумеречном состоянии я просидела еще пятнадцать минут, прислушиваясь к тому, что делается у меня внутри. Не хотелось ни о чем думать. Я знала, что успокаиваться рано. Способность видеть мозгом, а это, несомненно, имеет к нему прямое отношение, может исчезнуть в любой момент. Я даже не знаю, что спровоцировало это прозрение и что явилось катализатором для открытия «третьего глаза».
Но так ли это важно? Что произойдет, если я узнаю, как во мне проявилась способность видеть без глаз? Вероятно, не об этом надо думать, а о том, что будет дальше. Просто так подобные вещи не происходят и могут быть следствием каких-нибудь нехороших изменений. Либо это вообще ложное зрение — результат самовнушения и параноидального желания видеть.
Я боялась главным образом потому, что не знала, как надо к этому относиться. Поглядела на часы — поглядела! — прикидывая, сколько еще времени ждать, пока не вернется Таня. Слишком долго. Что мне делать?
Взяв пульт, я включила телевизор. Стала перескакивать с канала на канал, и сочные цвета, игра бессмысленных, но четких образов помогли мне расслабиться. Даже серый флер, через который я видела окружающее, не мог заглушить краски, о существовании которых я уже забыла.
В неком полукоматозном состоянии я провела не меньше полутора часов. Я смотрела телевизор с таким восторгом, какой бывает у ребенка, впервые открывшего для себя иной мир. Все это время подспудно меня мучила мысль: как долго я смогу так видеть? Не скрою, мне хотелось, чтобы «внутренние глаза» не закрывались никогда. Неужели у меня нет ни единого шанса сохранить эту способность?
Несмотря ни на что, я была реалисткой. Случилось то, что случилось. Я приготовилась заранее и поэтому смогла сдержать себя в руках. Примерно за сорок минут до прихода Тани в моей голове точно кто- то повернул рубильник, и наступила тьма.
Меня трудно даже сравнить со слепым кротом. У того хотя бы есть глаза.
Не пустые орбиты, которые невыносимо чешутся иной раз по ночам и болят.
— Вдохни поглубже и говори, — сказала Таня.
— Стараюсь.
— Истерикой не поможешь.
— Я знаю.
Пережить это оказалось тяжелей, чем я думала. Когда вернулась Таня, я не удержалась и рассказала все, что помнила.
От Тани пахло спиртным, и она курила без конца. Я попросила сигарету и расплакалась, когда дошла до момента исчезновения «внутреннего зрения».
— Я купила вина, — сказала Таня. — Хочешь? Тебя трясет.
— Давай.
Она сходила на кухню, вынула из пакета две бутылки, проставила одну в холодильник. Вторую принесла в комнату, захватив штопор.
— Но это точно было, — сказала я.
— Что?
— Зрение.
— Ну…
— Не веришь?
— Ты сама сказала, что это самовнушение. Или там что-то с мозгом.
Бывает такое.
— У меня есть доказательства.
— Файл?
— Посмотри.
— Потом.
— Что? Почему потом? Не надо думать, что у меня крыша съехала. Таня, ты никогда не думала…
Нащупав пепельницу на столике между нами, я бросила туда комок пепла.
— Я не думаю, — ответила Таня со злостью. — Не вешай на меня того, чего нет.
— Ну посмотри файл. При всем желании я не смогла бы написать так, не видя!
Она была терпелива. Открыла вино и налила нам по бокалу. Я взяла, и вино оказалось красным сухим.
Я ждала, что Таня будет делать. Посидев секунд двадцать, она встала и пошла к компьютеру. Я курила, забыв сбрасывать пепел, пока огонь не обжег мои пальцы. Я утопила окурок среди других.
— В «Моих документах». «Терапия» латинскими буквами.
Гул в моей голове мог предвещать возвращения моих странных способностей, и я ждала, что вот-вот это произойдет. Я поразила бы Таню демонстрацией «внутреннего зрения», чтобы она поверила мне наконец и перестала ухмыляться. Но файл — тоже серьезный аргумент. Я ждала.
Закликала мышка.
Я ждала. Таня поставила на край стола, на котором стоял компьютер, свой бокал. Ничего не появлялось, хотя симптомы были узнаваемыми. Интересно, я могу контролировать «включения», если они вообще когда-нибудь повторятся?
— Сколько времени ты это писала?
— Не помню. Как под гипнозом все было.
— Ясно.
Таня отпила вина. Я чувствовала, что сейчас взорвусь, но сама не знала уже, чего хотела. Двумя глотками я осушила свой бокал и стала наливать еще.
Руки дрожали, но я ничего не пролила.
— Даже не знаю, что сказать, — произнесла Таня, усмехнувшись.
Да как можно насмехаться надо мной в такой момент? Мне было обидно и страшно, но я смолчала, сжимая бокал. Просто чудом он не лопнул в моих пальцах.
— Текст ровный, хороший, да и ошибок почти нет. Я делаю гораздо больше, когда приходится печатать.
— Ошибок? Это если бы я лупила вслепую, да? — спросила я.
— Я этого не говорила. Видно, что писал… зрячий. Это бывает, когда человек просто задевает пальцами другие клавиши, а если ты говоришь, что была в угаре… то вообще не имеет значения. Да… — Снова смешок. — Не знаю, что и сказать.
— Значит, веришь?
— Верю. Факты есть факты.
От проглоченного вина в голове началась свистопляска, но в теле появилось тепло. Я уже не чувствовала этого напряжения, приводящего к лихорадке.
— Знаешь, довольно недурно. У тебя есть способности к письму. Может, из этого что-нибудь и получится.
Я засмеялась, сама не ожидая этого от себя. Таня отошла от компьютера, приблизилась к креслу и села рядом со мной на подлокотник. Я прижалась к ее бедру, обтянутому джинсами, от которых пахло духами, куревом, спиртным, видимо, пролитым, улицей и еще много чем — знакомым и незнакомым одновременно.
Рука Тани легла мне на плечо.
— Подруга, ты просто талант.
— Перестань. Надо придумать, что делать, — сказала я.
