несчастье. О несчастье она могла бы спросить меня. Я многое бы ей рассказала об одиночестве, ужасе и страданиях, которые приносит с собой осознание того, что ты никому не нужен и вынужден жить наедине с воспоминаниями. Я бы рассказала ей о том, как сражаться с желанием умереть, а потом с желанием жить. Как причинять боль себе и подставлять спину под розги.
Как по-настоящему надо испытывать боль…
Таня ничего не знает. Ей не убедить меня в том, что она права, а я поступаю эгоистично, нарушая ее правила. Еще в больнице я предупреждала, что между нами будет все очень непросто, но она не хотела слушать. Таня решила, что у нее хватит сил тащить этот груз. Все оказалось сложнее, чем она думала.
Наверное, мы должны расстаться. Худо-бедно я буду устраивать свою жизнь, а она займется своей. Куда я пойду? Но у меня есть моя квартира — разве этого мало? Слепому найти работу сложно, но есть надежда, что мне повезет. Вероятно, мои прогнозы слишком оптимистичны, но я не думаю, что это оптимизм. Скорее, осознание необходимости жить по-другому. Может, это и называться драться за жизнь… Маньяк сделал из меня вещь. Артур и все другие правы — он хотел унизить меня и лишить желания бороться. Но я по-прежнему борюсь. Может, способы для этого выбираю странные — как, например, сегодняшняя встреча с Артуром — но у кого есть готовые рецепты? Я иду своей дорожкой. Спотыкаюсь, падаю, обдирая коленки. Но иду.
Я закурила неизвестно какую сигарету подряд и обнаружила, что выпитая на одну треть чашка чая успела остыть. Я встала и добавила в нее кипятка.
Мне захотелось позвонить Артуру. Что я ему скажу? Можно закричать, чтобы он немедленно приходил и забрал меня отсюда… вот чего я хотела в действительности. Мысли о нем становились все более навязчивыми, а воспоминания о его прикосновениях подтачивали мой разум.
В любом случае, Таню не касаются наши с ним отношения, какими бы жестокими они ни были. Нам обоим оказался необходим такой секс. Я ни о чем не жалею. Я бы все повторила прямо сейчас. Чтобы насытиться этим, мне, наверное, не хватило бы и года.
Поставив чашку в раковину, я вернулась в большую комнату. Села за компьютер, включила его, не отдавая себе отчета, что поступаю машинально.
Что я забыла о собственной слепоте.
Открыв файл с моим тексом, я стал читать, слово за словом, фразу за фразой. Я считала, что мои откровения будут звучать фальшиво и вымученно, но ошиблась. В них была правда. Иногда текст был слишком экзальтированным, голос мой срывался на вопль, но я видела, что мне удалось передать основное.
Ощущения. Вот что я хотела зафиксировать. Для чего — другой вопрос, но у меня получилось.
Прочитав до конца, я стала писать дальше, фразы пошли одна за другой.
Сначала неуверенно, настраиваясь на ту эмоциональную волну, что пронизывала весь текст, но потом быстрее. Скорость печати увеличилась до максимума через пять минут, когда я позабыла обо всем и углубилась в воспоминания с головой.
Ни с чем не сравнимое ощущение — переводишь в слова то, что идет из глубин памяти. Плохое и хорошее одинаково ценно для того, что ты делаешь. Иначе нельзя. Если раскрываешь себя, нельзя останавливаться на полдороги и заниматься сортировкой материала. Формальности будут иметь значение потом.
Главное, не дать им остановить твое движение.
Я работала час или полтора — не помню — и не замечала, что Таня находится неподалеку от меня. Ощутив ее присутствие, я вздрогнула. Кровь бросилась в голову, появилось чувство, что комната крутится. Неужели сейчас «видение» отключится? Я испугалась.
Таня ничего не говорила, сидя на диване слева от меня. Я не поворачивала головы.
— Это давно?
— С утра.
— И ты молчала?
— У тебя были свои проблемы, — сказала я. — Ты пришла не в настроении, так?
— Извини… Но… Я не верила.
— Конечно. — Мне было горько оттого, что она говорила правду.
— Извини, — повторила Таня.
— Ты не верила даже после того, как прочитала мною написанное?
Я повернулась к ней, Таня, приложила руку к губам, точно боясь, что ее вырвет. В ее глазах был страх.
— Но… Я считала, что ты просто знала расположение клавиш…
— Потрясающая версия. Лучше не позорь ни меня, ни себя…
Таня опять начала плакать. И после этого она хочет, чтобы я нормально к ней относилась? Таня привыкла спекулировать моей привязанностью.
Привязанностью?
— Я вижу мозгом, или каким-то потусторонним чувством, каким-то неизвестным органом… не знаю. Вчера я не могла тебе это продемонстрировать, а сейчас могу. Я не в состоянии контролировать включения и выключения, я не знаю, откуда это приходит и почему прекращается. Но это есть. Что тебе еще показать?
— Ничего.
— Отлично. Ты веришь. Все в порядке.
Таня стерла платком слезы со своих щек, шмыгнула носом, откинула волосы со лба движением головы. Когда она плакала, то становилась некрасивой.
— Извини меня. Я больше не буду… орать.
— Таня, это повторялось так много раз, что… короче, не надо клятв. И ты, и я сделаем это не однажды.
— Я не хотела. Выпила. У меня что-то сорвалось внутри.
— Ты ревнуешь. Это единственная причина. Но помни, о чем я говорила тебе: мы останемся при своем.
Таня покачала головой, пряча глаза.
— Ты жестокая.
— Нет, я реалистка, — ответила я. — То, что я разрушаю твои иллюзии, которые ты взращиваешь днем и ночью, не делает меня жестокосердной.
— Да, может быть. Я знаю, что виновата.
— Это здесь ни при чем.
— Я не хочу, чтобы ты уходила.
— Я не уйду, пока во всяком случае. Надо все хорошо обдумать.
Таня посмотрела на меня. Даже сейчас она пробует достучаться до моей жалости. Где та самая девушка, которая меня восхищала и была образцом для подражания? В эту минуту я испытывала к ней едва ли не ненависть. Хочется думать, что между нами будет по-прежнему все хорошо, только надо успокоиться и не мерить происходящее одними эмоциями.
Таня встала и вышла. Я посмотрела ей в спину. Ненависть — это точно была она — чуть не заставила меня сделать плохую вещь. Я видела, как догоняю Таню и… Фантазии о жестокости — притягательная штука. Каждый хоть раз испытывал на себе их мрачное волшебство. Освободиться от этих чар не так просто. Я осталась на месте, заставив себя отвернуться к компьютеру, а на кухне тем временем загремела посуда.
Человек, похитивший меня, не умел справляться со своими фантазиями.
Наверное, в этом его основная проблема, так же, как моя — наказывать себя за прошлое. Я закрыла лицо руками и зашептала: не буду плакать, ни за что не буду, не буду плакать…
Так этот вечер и закончился — мы с Таней не сказали друг другу ни слова, даже за ужином.
Ночью мне снился мой похититель. Я была уверена, что он снова вышел на охоту. В этом нет никакого сомнения… Может быть, он стоит возле подъезда и думает, как пробраться в квартиру. Его руки дрожат от нетерпения, и лицо перекошено… Утром я вспомнила, что ночью вставала с дивана, часа в три, и шла на кухню, чтобы посмотреть из окна. По двору мела поземка, голые кусты раскачивались на сильном
