ли он о том, чем мы с ним занимались прямо тут на ковре? Я оглядела ее с ног до головы. Красивый бордовый свитер крупной вязки с воротником под горло, свернутым вдвое. Длинные рукава, края манжетов достигают второй фаланги больших пальцев. Лена упакована наглухо. На дворе зима. Но разве я оделась с учетом того, что на улице холодно? Артур не скрывал, что бывает груб с ней — потому что якобы она так попросила. Я просила — это мне доподлинно известно. Но так ли в случае с Леной?
Зачем она сюда пришла? Словно уловив мой вопрос, она поглядела на часы.
По моим подсчетам, мы говорим уже минут двадцать.
Внезапно я сообразила, что не хочу, чтобы она уходила. Надо срочно что-то придумать. Сосредоточиться было трудно: головная боль вгрызалась мне в череп.
— Значит, Артур говорил, что любит меня?
— Да. Примерно так это звучало.
— Хорошо. А он не рассказывал, что я его на расстоянии все время держала?
— Рассказывал.
— Интересно. Лена, или ты что-то не договариваешь, или Артур… в общем, все наврал.
— Он честный, — повторила она.
Я попробовала представить себе ее жизнь. Отец — бизнесмен, владелец страховой фирмы, насколько я поняла. Семья богатая, Лена даже не обязана постоянно находиться в той конторе, где занимает какую-то должность. Что из этого следует? Что угодно, только… Я никак не могла ухватить эту мысль?
— Но вы же пришли сюда проверить, не я ли новая любовница Артура?
— Пришла…
Лена опустила голову.
— Значит, я не она.
— Извините.
— Перестаньте.
Лена подняла глаза.
— Ты ведешь себя так, словно в чем-то виновата. Ты, наверное, чувствуешь себя не в своей тарелке рядом со мной? Дескать, ты здорова, а я нет? Не забивай голову чушью. Мне прекрасно известно, что я и кто я. Не стесняйся. Ты смотришь на меня, словно видишь мадагаскарского слонопотама.
— Откуда ты знаешь, как я смотрю?
— Я чувствую. Интуиция, слух и обоняние заменяют мне зрение. Не знала?
Да и потом — я бы делала то же самое.
Теперь, кажется, все ясно. Лена совсем не похожа на человека, выросшего в обеспеченной среде или жившего в ней какое-то время. В ней нет ничего от людей, подобных ее отцу. Передо мной сидела запуганная школьница, боящаяся в одинаковой степени и родителей и учителей. Такие ходят по стенке и возвращаются домой окольными путями, чтобы не встречаться с одноклассниками вне школьных стен. Лена была серой мышкой, привыкшей подчиняться. Нет никакой уверенной в себе бизнес-леди, есть только это существо, похожее на меня как близнец, и толком не умеющее врать. Возможно, я мыслила стереотипно, но в моих выводах было не все так уж субъективно. Достаточно внимательно посмотреть на эту насмерть перепуганную блондинку.
Насмерть перепуганную…
Мне стало ее жаль. Она чего-то боялась, и нервы у нее были не в порядке. Вот, оказывается, каково это, иметь с Артуром близкие отношения и жертвовать чем-то ради него! Но разве я такая? Если я позволю когда-нибудь… Я уже позволила ему больше, чем следовало. Не просто секс, о котором раньше и подумать не могла, но жестокость. Надо быть честной, хорошо: у меня были причины просить его поступить со мной так; я не могу жаловаться. Но есть ли эти причины у Лены? Что ее заставляет подставлять свое тело под тот бич, который Артур не выпускает из рук, пока не доведет тебя до изнеможения.
Я думала о власти. Мне хотелось подчиняться, ему хотелось проявить власть. Тут мы действовали сообща. Это лейтмотив нашей вчерашней встречи с Артуром. Он пришел с этими мыслями и смог настроить меня на них. Он всегда этого хотел. В результате все тело у меня в синяках и кровоподтеках — я успела обследовать себя при помощи большого зеркала в ванной и знала все. В результате — полный сумбур в голове, к которому исподволь добавляется иррациональная ревность по отношению к Лене.
Наше сходство неслучайно. Все это части одной картины. И даже то, что его любовница… напоминает грушу для биться.
Наверное, я не все знаю. В моей голове пронеслись отвратительные картины насилия, выходящего за рамки жесткого секса, насилия, ставшего продолжением стремления испытывать и доставлять боль во время близости.
Тычки под ребра, аккуратные, чтобы не повредить внутренних органов.
Царапины, ссадины, следы от сигаретных ожогов на спине и ягодицах. Что скрывается у Лены за этим красивым бордовым свитером?
Меня стало тошнить.
Лена сидела и молчала. Я почувствовала, что больше не могу этого выносить, и спросила:
— Зачем ты все-таки пришла? По-настоящему?
Она выпрямила спину, посмотрев на меня почти с вызовом, словно я уличила ее во лжи, однако тут же потухла. Эта кратковременная вспышка еще раз доказала мне, что я права. Ее что-то гнетет, и этот груз она несет на себе давно.
— Понимаешь, иногда у меня чувство, что я свихнулась. Что я себе отчета не отдаю в том, что делаю изо дня в день, — заговорила Лена шепотом. — Я постоянно думаю о нем, на работе, дома, в машине, когда в пробке стою, под душем. Везде! Мне иногда кажется, что я задыхаюсь, не могу вдохнуть воздуха, словно грудь чем-то стягивает. — Я поняла, что сейчас она начнет реветь. Как же все предсказуемо. Почему-то мне было ее не жалко — уже нет. — Мы жили вместе и каждый день занимались сексом. Долго, а в выходные и того дольше. Я очень уставала, но была счастлива, и мне ничего было не нужно. А потом Артур сказал, что нам надо пожить в разных местах, пусть я вернусь на время к себе, а он останется дома.
— Что же он сказал?
— Что мы можем друг другу надоесть, — всхлипнула Лена. — Я думала, что он пошутил.
— Он не шутил, — поддакнула я.
У моей гостьи не было платка, она вытирала слезы руками. Лена использовала совсем немного косметики. Как я.
— Теперь мы живем по отдельности. Словно недавно стали встречаться и не жили почти полгода вместе… Странно, да?
Я усмехнулась. Мне хотелось сделать ей больно.
— Наверное, действительно ты ему надоела.
— Нет! — сказала она, глотая слезы.
— Тогда хочет сохранить ваши отношения.
— Не знаю…
— Успокойся. Слезами-то горю не поможешь!
— Я знаю, что уже…
— Неинтересна? Не верю.
— Почему?
Округлое личико Лены сейчас более, чем раньше, делало ее похожей на школьницу.
— Артур бы наверняка порвал с тобой сразу. Я его немножко знаю.
— Тогда в чем дело? — Нет, я по-прежнему не верила ей. Лена лгала не сознательно, скорее, по привычке, той самой, когда человек вынужден скрывать что-то от других и потом перестает осознавать свои действия. Он не способен отличить спасительный вымысел от правды.
— Возможно, ему надо, чтобы тебе было больно, — сказала я.
Долгий взгляд человека, не понимающего, шутят с ним или нет. Я не шутила.
— Ладно, я пойду. Извини, что отняла время и пришла со своими бреднями.
Сама ненавижу, когда мне плачутся в жилетку. Можно умыться?
Я кивнула, сказав, что в ванной она найдет все, что надо. Теперь придется объяснить Тане, почему
