Ничего, кроме паники, я не чувствовала минуты три или четыре. Никто ко мне подошел — и это хорошо. Я бы ничего не сумела объяснить. Мне нужно было пережить это самой, и я занялась самовнушением. Несла всякую околесицу, только бы заставить страх отступить. В конце концов, я ощутила, как тиски, сковывающие меня, разжались. Я заставила себя сделать шаг, за ним второй — и так продолжила путь к автобусной остановке, следующему этапу моего плана.
По пути я закурила, но меня все так же трясло.
Через тридцать метров, почти достигнув светофора, я начала думать о моем похитителе. Я точно знала, что он идет за мной. Я шла, едва переставляя негнущиеся ноги. Пот пропитал мое белье, и скоро мокрыми будут кофта и колготки. Я не могу обернуться! Он за моей спиной… Вот и светофор. Люди ждут зеленого сигнала. Я встала рядом с полной женщиной в бежевой дубленке, она не обратила на меня внимания.
Если мой похититель рядом, он не сможет спрятаться здесь. Вот он! Я поворачиваю голову вправо, забыв о том, что мне нужно разыгрывать слепую.
Рядом стоит старик с седой бородой и, сунув руки в карманы, дымит смятой сигаретой без фильтра.
Но я же знала, что мой похититель где-то рядом!.. Старик думал о чем-то своем. Я отвернулась к дороге. Ноги подкашивались. Спасла трость. Я оперлась на нее обеими руками.
Автобусная остановка была на другой стороне. Это нужно перейти, потом свернуть налево, а там до остановочного навеса шагов десять-пятнадцать.
Я не сумею преодолеть это расстояние… Я устала, мне страшно…
Я чуть не разрыдалась возле светофора. Когда загорелся зеленый, отступать было некогда. Подхваченная общим движением, я шагнула на проезжую часть, покрытую коричнево-серым слоем снежного месива. Я шла, не чувствуя ног. Я превратилась в одно сплошное сердцебиение. Никаких звуков, никаких запахов. «Перед глазами» пространство раскачивалось, словно качели. Я ждала, когда это прекратится, но серая дымка была только гуще. Какой-то мужчина предложил свою помощь, и я, не думая, ему отказала. Я сама забралась на снежный гребень, отделяющий проезжую часть от тротуара, и спустилась с другой стороны. Большинство людей не замечали, что я в черных очках и с белой тростью.
Я дошла до остановки, задержалась возле опоры массивного навеса, прислонилась к нему плечом. Из-под одежды у меня шло тепло, я не знала, куда от него деваться. Этот бросок от дома до остановки истощил мой запас сил. Я не знала, как смогу двигаться дальше. Еще так далеко ехать! С другой стороны, в транспорте — это не на улице.
Пот приклеил кофту к моей спине. Я вынула новую сигарету, зажгла, думая, что зря не приняла успокоительное. Может, оно и помогло бы сгладить стресс.
Навязчивые мысли о похитителе были уже не такими явными и не бились в сознание, издавая громкие вопли. Они были, но я смогла как-то отодвинуть их в тень. Ясно, что его здесь быть не может. Или может?
Нужный мне автобус подкатил к остановке минут через пять, когда я уже смотрела на окружающее более-менее спокойно. Я старалась меньше двигаться, чтобы не провоцировать потоотделение, и это помогло. Серая пленка, окружающая меня, стала почти прозрачной, даже цвета через нее не были блеклыми. Реальность смотрела на меня, и я имела возможность наслаждаться нашим контактом.
На пару минут я ощутила себя умиротворенной. Меня ничто не беспокоило и не пугало.
Я вошла в автобус, и мне предложили сесть. Женщина-кондуктор. Я послушалась. Мне предстояло проехать семь-восемь не очень коротких остановок.
Она спросила насчет моего удостоверения. Я не поняла ее. Оказалось, она интересуется документом, удостоверяющим мою инвалидность и наличие льгот. Я даже не помнила, взяла его или нет. Сунула руку в карман джинсов, вытащила корочку, протянула кондуктору. Мы с Таней не зря потратили силы и нервы на прохождение комиссии. Я — полноправный льготник с точки зрения закона.
Конечно, мое достоинство страдало от этого факта, но с этим ничего не поделаешь. Я могу внушать себе, что осталась прежней, по крайней мере, внутренне, однако в реальности я инвалид.
Оставалось стиснуть зубы и наслаждаться жизнью… Убрав удостоверение, я стала смотреть перед собой, хотя на самом деле наблюдала за тем, что происходит за окном. Со стороны никто ничего не заподозрит. Да и кому в голову придет, что у меня есть некий «дар»? И вообще, мало кому есть до меня дело. Люди едут по своим делами, сознание у них забито собственными проблемами, требующими решения.
За окном текла неизвестная мне жизнь, которую я вынуждена теперь наблюдать с приличной дистанции. Я вне ее и мало-помалу начинаю забывать, что значит находиться в этом постоянно движущемся потоке людей, мыслей, желаний. Тяжко. Я приказывала себе не смотреть наружу, но не могла этого сделать.
После того, как я проснулась, в голове у меня засела одна-единственная мысль: я должна увидеть этого бродягу. Он обязан рассказать мне, откуда ему стало известно о моем будущем. И не он ли его спровоцировал в отместку за то, что я не дала ему денег.
В конечном итоге, оказался прав он, а не я, списавшая все на его больные мозги, или Таня, которая вовсе над этим посмеялась. Но Таня не пострадала… Я вскочила с дивана с твердым убеждением, что чудовище находится рядом со мной. Эффект присутствия был потрясающим. Если бы в тот момент мое «внутреннее зрение» отрубилось, я бы сошла с ума от ужаса. Я отошла к серванту и прижалась к нему спиной, не соображая, что творю. Я посмотрела на диван и скомканный, наполовину сползший на пол плед, потом мой взгляд пробежал по комнате. Я вглядывалась и прислушивалась. По мере того, как сон терял надо мной свою власть, я приходила в себя. Уже не было того жуткого чувства, что вонючий бродяга навалился на меня всем телом. Я уже не помнила его пальцев и раскрытого уродливого рта. Отчаянно хотелось разрыдаться, но вместо этого я дала себе пощечину — чтобы как-то очухаться.
Боль помогла. Я отошла от серванта и взяла таблетки. Успокоиться.
Сходив в ванную, я умылась. Сняла очки, поглядела на себя в зеркало. С живого лица на меня смотрели безжизненные пластмассовые голубые глаза. Самым жутким было то, что при повороте головы они не двигались. Так смотрит кукла.
Красивая вещь, с которой играют.
Вспомнился плен, мое сидение голой на стуле, скотч, прикосновение губки с теплой водой. Стыд и возбуждение. Я по-прежнему хочу узнать, кто это сделал со мной? Ответ: да. Но как я могу узнать? Ответ: неизвестно. Какие у меня существуют возможности? Расследование ни к чему не привело, и дело закрыли — ничего не поделать. Выходит, я могу полагаться исключительно на себя, даже Таня мне не поможет. Что же дальше? Что я забыла? О чем мне говорил этот бродяга?
Я забыла о самом маньяке. Он отошел в густую тень и лишь изредка появлялся оттуда, доводя меня до безумия, но стоило ему уйти, как я возвращалась к своей обычной жизни. У меня не было прежней тяги во что бы то ни стало отыскать его. Я привыкла жить спокойно. В этом моя проблема.
Или спасение.
Нет, зарывать голову в песок — это не спасение. Это способ оттянуть время до катастрофы. Смириться — помочь твоему врагу, одобрить его действия.
Разве я не права? Взяв полотенце с крючка, я вытерла лицо, еще раз оглядела себя. Странно. У меня нет глаз, но я веду себя словно ничего не случилось.
Когда я успела смириться с этой мыслью? Наверное, все дело в том, что я сумасшедшая. Настолько, чтобы найти того бомжа и спросить его про меня.
Откуда мне знать, что он по-прежнему на том месте, ведь прошел целый год? За это время могло произойти много всего. Того бродяги попросту могло не быть в живых. Либо он стоит где-нибудь в другом месте. Город большой, и мне его никогда не отыскать самостоятельно.
— Что же делать? — Это я произнесла вслух, всматриваясь в свое странное живое и неживое лицо.
Идти и искать. Проверить хотя бы то, что мне доступно. Хоть какой-то шанс есть, что мне повезет. Один из миллиона. Или один из двух миллионов.
