сложились?
— Нет, не сложились. Я ей в тот вечер объясняла, что листок все равно высохнет. А она меня заставила все перепечатать. Ну как можно быть такой занудой?
— У меня еще один вопрос. Что вы думаете о сотрудниках вашего отдела? Вы могли бы их охарактеризовать?
— Всех?
— Всех не нужно. Тех, кто был в тот вечер в лаборатории. Зинков, Шенько, Коренев, Алексанян.
— Нормальные ребята, без комплексов. Кто именно вас интересует?
— Все четверо.
— Алексанян немного зануда, но добросовестный и пунктуальный. Шенько работает здесь, по-моему, еще с доисторических времен, говорят, пришел сюда сразу после окончания института и двадцать пять лет протрубил в нашем отделе. Вот это кадр. Какой характер нужно иметь, чтобы двадцать пять лет ходить на работу в одно и то же место.
— А Зинков?
— Что Зинков? Хороший ученый, говорят, будет со временем директором института. Ученик моего дяди. — Вы знакомы с его супругой? — Имела удовольствие, — сухо сообщила Оля. — Она работает начальником другого отдела.
— У вас еще работает Коренев?
— Сашенька потрясающий мальчик, — оживилась Оля, — тихий и застенчивый. Таких сейчас уже нет. Он даже краснеет, когда со мной разговаривает. Честное слово, мне иногда хочется его совратить. По- моему, он еще девственник.
— Вам не говорили, что у вас злой язычок?
— Все время говорят. Но я к этому привыкла. В кабинет вошел Сыркин. Он посмотрел на Ольгу, оценил ее ножки, вызывающе поднявшие мини-юбку. Покачал головой.
— Елена Витальевна права, — сказал он, — нужно вам запретить появляться на работе в таком виде.
Ольга вскочила, сверкнув глазами.
— Все ко мне придираются, — зло бросила она. — Вроде я ничего не понимаю. Вот и с Аллой так было. Вы все ее не любили.
— Ты хоть при посторонних глупости не говори, — строго заметил Сыркин. — Почему мы ее не любили? Кто тебе сказал? Я к ней очень хорошо относился.
— Вы ко всем хорошо относитесь, — улыбнулась Ольга, — я не вас имела в виду.
— Ну тогда тем более нечего языком молоть. Оля улыбнулась еще шире. Это был человек, который умел радоваться жизни.
— У вас есть еще вопросы? — спросила она у Дронго.
— Нет, — ответил тот, улыбаясь в ответ.
— До свидания. — Оля вышла из кабинета, не оглядываясь.
— Вот характер, — мрачно констатировал Михаил Михайлович.
— Что-то случилось? — спросил Дронго, заметив его подавленность.
— Только что Носов нашел журнал. Еще один. Я уже не знаю, что делать. Будем обыскивать всех при входе.
— Где нашел?
— У себя в кабинете. Он на первом этаже сидит. Кто-то вошел к нему в кабинет и бросил журнал на стол. Да просто издеваются над нами!
— Нет, — нахмурился Дронго, — боюсь, что нет. Кто-то усиленно хочет убедить нас, что в институте появился маньяк.
— А вы думаете, его не существует?
— Как раз наоборот. Маньяк существует. Но я думаю, что это маньяк совсем иного сорта. Пойдемте вниз, мне еще нужно познакомиться с двумя женщинами и десятком ваших мужчин, которые находились в тот вечер на территории института.
— Может, вы пообедаете?
— Нет, я боюсь опоздать.
— Что? — не понял Михаил Михайлович.
— Мне кажется, что ежедневные напоминания о себе не случайны. Убийца имеет какой-то свой план, и мы должны сделать все, чтобы ему помешать.
Глава 8
Они спустились вниз. День заканчивался, и даже в научном институте царило то оживление, какое бывает перед уходом домой в любом многолюдном коллективе. Сыркин шел первым. Непосредственно под кабинетом Моисеевой находился кабинет начальника отдела Фирсовой. Сыркин тихонько постучался.
— Войдите, — раздался молодой сильный голос.
Михаил Михайлович пропустил вперед Дронго. В этом кабинете начальника отдела тоже все было очень функционально, все было подчинено работе, но здесь работала женщина. Об этом говорил и тонкий аромат французской косметики, и пестрый веер разноцветных фломастеров и ручек, раскинувшийся на столе, и копия «голубых танцовщиц» Дега, висевшая на стене и создававшая некое подобие уюта.
— Здравствуйте, — поднялась им навстречу женщина. У нее было запоминающееся, даже красивое лицо. Чуть удлиненный овал лица, короткая челка, закрывавшая лоб и почти падавшая на глаза. Прическа чуть странноватая, потому что уши были открыты. Красивые чувственные губы, прямой нос. Впечатление немного портила шея, выдававшая возраст. Дронго эта женщина понравилась. В последнее время он стал замечать, что ему нравились именно сорокалетние женщины. Может, это было приближение некоего порога, когда шумные девицы начинают раздражать, или же обретение мудрости, когда можешь наконец оценить изречение, кажется, рожденное французами: женщина подобна вину, а чем вино старше, тем оно крепче.
— Добрый день, — поздоровался Дронго.
— Добрый день. — У нее были грустные и немного настороженные глаза. Такие глаза бывают у людей, переживших невероятную боль. Похожий взгляд он видел однажды у пойманного оленя, попавшего в капкан. Печальные и мудрые глаза.
Он вспомнил рассказ Михаила Михайловича, поведавшего, что несколько лет назад у Фирсовой в автомобильной катастрофе погиб муж. Сыркин, вошедший следом, почтительно пожал руку женщины.
— Людмила Давыдовна Фирсова. А это наш эксперт Дронго.
— Как вы сказали? Дранго? Вы из Югославии?
— Нет, Дронго. Это мой псевдоним. Просто я не люблю, когда меня называют по имени-отчеству. Такая вот причуда…
— Странно, — усмехнулась она, — обычно у мужчин не бывает подобных комплексов. Или у вас какое-то необычное имя?
— Самое обычное. Даже очень распространенное. Но мне так удобнее.
Людмила Давыдовна показала на стулья, стоявшие у ее стола.
— У вас ко мне дело? — спросила она гостя.
— Да. Мне хотелось бы услышать от вас кое-какие подробности о вечере, когда было совершено убийство в институте.
— Ах вот вы о чем. Вы, значит, эксперт по вопросам преступности?
— Я эксперт-аналитик.
— К сожалению, мне нечего вам рассказать. Я не так хорошо знала убитую. Говорят, она была довольно интересным существом. Мужчин в их отделе я знаю гораздо лучше, — улыбнулась Фирсова.
— Простите, Людмила Давыдовна, мне казалось, что вы должны знать всех, кто там работает. Это ведь отдел вашего супруга.
