– Ты – Огонь, – медленно отвечает Лайгалдэ. – Ты – все, что есть огненного в мироздании, ты танцуешь в кругу и не способна разглядеть тех, кто смотрит на тебя из темноты. Ты – та любовь, что вспыхивает, как пожар, зажженный молнией. Если ты когда-нибудь поумнеешь, люди перестанут слагать сказки про Тристана и Изольду.
Мерно, нараспев текут слова, ложась вокруг меня магической чертой, и мне уже не надо вслушиваться в голос, произносящий их – они живут отдельной жизнью…
– Вечно, бесконечно, пока стоит мир, пока ты прекрасна, пока вообще существует на земле красота… И разве хоть один из них был недостойным, разве ничего не дал тебе взамен? Ты видишь, ты знаешь, ты смотришь не глазами, заглядывая поверх голов… Каждый мечтает протянуть тебе руку, ступить в круг рядом с тобой, ибо ты одна способна увидеть человека лучше, чем он видит сам себя в зеркальном водовороте Круга Света. Может быть, даже не ты их влечешь, но собственное отражение в твоих глазах – нигде и никогда более не увидеть им себя столь совершенными. Пока не погаснет огонь, пока не смолкнет музыка…
Языки пламени танцующими клинками обступили меня, кольцом, ало-золотой стеной, и странные лица видятся мне в пламени, которое тянется ко мне то вьющейся прядью волос, то тонкой прекрасной рукой целителя или менестреля, то разлетевшимся краем одежды…
И я вскакиваю на ноги.
– А что потом, Лайгалдэ? Когда смолкнет музыка, когда я уже не буду молода и красива? Что тогда? Объяснять сыну или дочери, что отцы есть не у всех? Неужели так никогда и не будет ничего постоянного? Ответь, Лайгалдэ! Лайгалдэ!
Тишина. Чуткая тишина ночного леса. Только треск сучьев в костре. С другой его стороны никого нет. Я одна… И неизвестно откуда доносится нежный шепот:
– Illajthingi'e… Золотоволосая…
Костров было два. На одном сгорела Ирэн-Марта, бывшая монахиня, пожелавшая стать служительницей святой Бланки и избравшая себе супруга по закону Дочери Божией. На другом – избранный ею супруг, оруженосец графа Ланневэльского…
Город кипит. А у меня язык не поворачивается призывать горожан не браться за оружие – даже во имя святой Бланки. Хотя Ирму диа Алиманд, наверное, послушали бы…
Дорого обошлась мне недельная отлучка. Пока я скиталась по Романду в поисках сведений о своем предстоящем Поборнике, Монлозану заняли отряды Харвика диа Коссэ. Впереди у них Тойе, а Верховный Экзорцист…
– … И так будет с любым еретиком, посмевшим открыто и дерзновенно нарушить заповеди Святой Нашей Матери Церкви!
Вот только Тойе не Монлозана, он не откроет ворот Харвику. После того, как там поработал Флетчер, это ясно как день.
– Я еще не все рассказал тебе, эна Ирма…
Гирау Кретель, младший сын Роз, прижимается к моему плечу, глаза его полны слезами.
– Говори, Гирау. Господь и святая Бланка укрепят мое сердце. Так что случилось с эном Герхардом?
– Кто-то его выдал. Ночью в дом вломились арбалетчики Зверя Господня и взяли его по обвинению в чернокнижии. Он говорил с самим Ле Жеанно… не знаю, что было, но кажется… – он наклоняется к самому моему уху и одними губами шепчет: – Они мерялись силой, и эн Герхард – проиграл…
Холодок откровенного ужаса пробегает по моей спине. Что же там такое было, если проиграл – Джейднор Аран, маг-Нездешний, Владыка Жизни, не первую сотню лет носящий свой аметист?! И чем это ему грозит?
– На другой день Зверь объявил об очередном посрамлении дьявола, но почему-то не стал жечь эна Герхарда, а повез его в свою резиденцию…
– Сколько часов назад они отбыли, Гирау?
– Вчера, в это же время… С ним, кроме арбалетчиков, отряд под командованием Северина, младшего Коссэ…
Это хорошо. Это очень хорошо – тяжело вооруженным всадникам ни к чему спешить. Есть шанс…
– Эна Ирма! – отчаянный вскрик Гирау.
– Так надо, – я торопливо отвязываю чью-то красавицу лошадь, темно-золотую, с длинной черной гривой. – Вспомни, Гирау – тот осел, на котором Господь наш въехал в Вечный Город, тоже ему не принадлежал…
– Я не о том, эна Ирма! Эта лошадь совершенно дикая, Коссэ потому и подарил ее диа Монвэлю, что не сумел объездить!
Я это знаю и без него… Некогда объяснять – каждая минута дорога теперь, когда хозяином города стал Харвик. Да и не поймет этот мальчишка, почему для меня, до этого садившейся на лошадь раза четыре, годится сейчас только такой, абсолютно необузданный конь…
Одним прыжком – откуда что взялось! – я взлетаю на спину черногривой и резко кричу ей в самое ухо, делая ее бешенство продолжением своего порыва, сливаясь с ней воедино:
– Хаййя!
Она приняла меня, стала мной – и рванулась, словно подхваченная ураганом.
Из ворот Монлозаны я вылетаю как раз в тот момент, когда Харвик отдает приказ:
– Закрыть ворота, и чтобы ни один сукин сын… Сто-о-ой!!! Держите ее, ублюдки! Стреляйте!
Волосы по ветру, пять или сто стрел свистнули мимо – не попала ни одна, это невозможно. Только бы удержать ее в себе! Если не удержу – или сбросит, или загоню…
И только бы успеть!
Если ты Огонь – прикажи огню не пылать на площадях и над рушащимися кровлями! Если ты служишь Жизни – сделай так, чтобы жизнь, вытекшая из вен, не разлилась багряной рекой по Романду!
…В Тойе я врываюсь к вечеру, когда ворота уже собрались закрывать. Степным пожаром, золотым вихрем проношусь я по улицам главного оплота святой Бланки, и на центральной площади лошадь, покорная моей воле, взвивается на дыбы, пляшет, как пламя…
– Горе вам, жители Тойе – барон диа Коссэ ведет сюда войска!
На мой пронзительный крик отовсюду сбегается народ. Многие узнают меня – я прежде бывала в Тойе. Но сейчас мне не до того. Я – Огонь, беснующийся на площади… огонь тех костров, на которых сгорели Ирэн-Марта и ее любимый, первые жертвы – и лишь от меня зависит, чтобы они стали последними.
– Да не прольете вы крови! Кротостью святой Бланки заклинаю вас, люди Тойе – не обнажайте оружия! Есть еще время – собирайтесь быстрее и все уходите в горы, в Солнечную Цитадель! На ней благословение Божие, и Коссэ не взять ее никаким штурмом!
– Мы пойдем по слову твоему, эна Ирма! – вскидывает руку немолодой уже воин со шрамами и проседью в волосах. – Мы верим тебе, и ты поведешь нас!
– Нет, вы пойдете без меня, но благословение мое пребудет с вами. Ибо не наказан еще Зверь, именующий себя Верховным Экзорцистом, и в руках его находится невинно осужденный на мучительную гибель. Прочь из Тойе лежит моя дорога, и долг мой сейчас – спасти невиновного, отступника же да покарает Господь по слову моему и вере вашей!
– Да будет так! – отвечает этот, с сединой. – Делай, что должна, эна Ирма, и не беспокойся за нас – мы верим тебе и уповаем на Господа и святую Бланку, а они оборонят нас…
Я мчалась всю ночь, не жалея ни себя, ни коня. И вот – утро, и я въезжаю в лес, пронизанный косыми солнечными лучами, напоенный ночной росой, приветствующий меня голосами птиц… Они – здесь. Я просто знаю это, как всегда, и теперь двигаюсь не спеша, слушая себя и лес, пытаясь угадать, где именно они встали на ночь…
Ага… Вот. Тонкая извилистая тропка уводит вглубь леса. То есть это вчера она была тонкая, а сейчас все вокруг в следах копыт – сразу заметно, что здесь прошла изрядная толпа. Я слезаю с лошади, глажу ее по холке на прощание:
– Спасибо тебе, хорошая, а теперь – до свидания. Погуляй тут, травки свежей поешь, отдохни. А потом,
