Жрица Наставница, Высокий Лорд Альберт Сирал, чаще именуемый Хранителем чар, и Рыцарь Наставник… ни хрена ж себе!…
– Да станет по Слову твоему! – раздается за моей спиной четвертый голос, поражающий мелодичностью – и на этот раз фраза произнесена на ругианском, моем родном языке, от которого я почти отвыкла за эти годы, и что-то вздрагивает во мне, словно я – струна под его небрежным прикосновением…
Из четверых Высоких лишь он один не выглядит голограммой – может быть, потому, что стоит против света? Юноша – да нет, не юноша, а Нездешний, хотя серые глаза его подобны глазам простых смертных. Это сияющее серебро волос, эти утонченные черты… а за пояс туники цвета июльского полдня заткнута серебряная флейта. Линтар-бродяга, один из легендарных основателей Ордена Слова – неужто это и вправду ты?!
Больше всего на свете в эту минуту мне хочется взглянуть на него по-человечески, глазами – но слепящий свет все так же гнет меня к полу, и нет сил сдернуть с головы шелк плаща… Я по-прежнему сжимаюсь в центре звезды, а четверо тех, кто хранит могущество Братства на Грани Тьмы, медленно приближаются ко мне, каждый по своему лучу, и по очереди возлагают руки мне на голову:
– Иди и сделай это. Да не оставит тебя Свет, – Лайгалдэ.
– Да не оставит тебя Вера, – лорд Сирал.
– Да не оставит тебя Сила, – Асменаль.
– Да не оставит тебя дар Слова, что живет в тебе, – он, Линтар, менестрель-легенда. Показалось мне, или прикосновение его руки действительно похоже на легкую ласку?
Благословения на трех магических языках Зодиакального Круга шелестят над моей головой – только Линтар молчит. И неожиданно давление яростного света на меня исчезает, я, открыв глаза, резко вскакиваю на ноги – и оказываюсь с ним лицом к лицу, и взволнованно замираю, вживе узрев того, кого давно уже хочу считать своим ангелом-хранителем… Остальные Высокие то ли отступили в темноту, то ли исчезли, как не были.
Лицо, волосы и бело-голубые одежды Линтара слегка светятся, словно напитались светом кристалла. Протянув руку, он проводит по моему горлу, прикрытому грубоватым серебряным ожерельем с кусочками яшмы-гелиотропа. Я всего лишь неделю назад купила эту побрякушку у торговцев из Урда, соблазнившись обилием длинных подвесок с бубенчиками, звенящими при каждом движении… Вот только сейчас я окаменело неподвижна, и Линтар, чтобы услышать мелодичный перезвон, вынужден сам перебирать подвески пальцем.
Моя шея ощущает прикосновение его руки, как легкое тепло – он не полностью здесь, как и те трое, ведь я не слышу запаха его волос и кожи, и дыхание его не касается меня…
– Ты сама выбрала свое испытание, Огненная, – говорит он негромко, с легкой улыбкой – снова по- ругиански. – Удачи тебе, танцующая на площадях.
– Спасибо тебе… – шепчу я в ответ, порываясь назвать его НАСТОЯЩЕЕ имя – но он прижимает свой палец к моим губам, проводит рукой по лицу… Секунд на пять все мои органы чувств просто перестают функционировать, а когда врубаются снова – в зале никого, кроме меня, и ощущение магического присутствия потихоньку выветривается, тает, гаснет…
«Иди и сделай это»… Вот так. К вопросу о вреде истерик… Придется идти. И наверное, чем скорее, тем лучше. Но все правильнее, чем реветь в чужую подушку от бессилия…
Ибо делать выбор (за себя, а порой и за других) и в полной мере нести за него ответственность – это и есть то единственное, что мы, Братство, зовем своей привилегией!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СТУПЕНИ ДЕЛАНИЯ
Струной гитары зазвеню, лишь тронь -
Но Ты не тронешь, неприступно светел…
И словно стон, опять звенит в рассвете:
«Скачи быстрей, мой верный резвый конь…»
Огонь и Ветер. Ветер и Огонь…
…это невероятно трудно – отрешиться от себя, забыть, кто ты и что ты, потому что только так можно пройти по этому проклятому Десятому отростку Силового Орнамента, и какой же он десятый, когда он тринадцатый, а еще его называют Забытым, и если бы Лайгалдэ не подсказала мне, что искать надо в запретном проходе между Овном и Тельцом, хрен бы я его нашла, но теперь я иду, и это невероятно трудно, потому что он будто выталкивает меня назад, это словно идти сквозь воду на приличной глубине, да еще сквозь воду, зверски насыщенную электричеством… стены коридора нездорового желто-зеленого цвета, как гной на ране, только временами попадаются солнечно-желтые участки, по ним идти легче, а пол весь в каких-то комьях застывшего цемента, в вывороченных плитах, как бы ногу не сломать, и все время этот режущий уши звук, словно раздирают кусок шелка, все нервы издергал… не думать, не быть, только так можно пройти, чем больше ты думаешь о себе, тем больше сопротивление среды, забудь, кто ты, кем послана, куда и зачем идешь, самое главное – отрешиться от своей боли, это непозволительная роскошь для любого из Братства – душевная боль, ни один человек, на котором и в самом деле лежит ответственность за других, не имеет на нее права, потому что она искажает правильность принятия решений, а если совсем по-простому – когда действуешь, плакать некогда, а если плачешь – значит не действуешь… еще шаг… от этого запаха пыли задохнуться можно, да и воздух, кажется, приобрел плотность того же цемента, пролезая в мои легкие с неимоверным усилием… отстраниться, словно это вовсе не ты идешь по забытому и проклятому проходу в забытое и проклятое место, куда даже по Закону Цели добраться весьма проблематично, вообще не вспоминать про этот Прежний Город, просто представить в уме какую-нибудь отвлеченную картинку, хотя бы эту фреску в Храме в Заветном, где пять святых сестер склонились над лучезарной колыбелью новорожденной Радости, Аннфиа и Флоранда, Тэльпиза и Эньида – Жизнь, Камень, Вода, Ветер – и крайняя справа Тиммала, Огонь… я… вот что я – всего лишь рисунок на стене, я двухмерна, для меня нет никакого труда пробиться через этот заслон отрицания, я проницаю все, как чистая идея, я двигаюсь к цели… еще шаг… и еще шаг… и еще…
Какое синее и высокое надо мной небо!
Вдохнув полной грудью, я почти падаю в высокую и сочную степную траву, сил хватает только на то, чтобы подсунуть под голову сумку, а затем сознание оставляет меня…
…Прихожу в себя я от того, что меня снимают с седла, через которое я была перекинута. А кто перекинул, долго ли вез – даже не почувствовала. Вот оно каково – запретными дорогами ходить.
– Из Бурого Леса, откуда же еще, – раздается надо мной мужской голос. – Только у них такие платья и носят.
– Ты клановый знак посмотри, – теперь женский голос, и женщина пожилая. – Татуировку на левой кисти. Какой у нее там зверь?
Кто-то берет мою руку, при этом тыльную сторону ладони непонятно и сильно саднит.
– Да нет у нее никакого знака. Видишь, целый лоскут кожи сорван?
– Срезан, а не сорван. Это значит, изгнанница, у них в Лесу такое делают, если кто духа-покровителя оскорбит страшно.
Вот мне уже и легенду придумали… Даже на таком расстоянии от Города силы Круга Света хранят меня.
– Степным Волкам лесные духи не указ, – снова мужской голос. – Вряд ли кто на нее польстится – худа больно, но все равно, пусть с нами остается. Отнесите ее в шатер к старухам…
Терцет I. УТЕШЕНИЕ ТЕЛА
Дверь кабака еще днем сорвал с петель кто-то недовольный, поэтому, чтобы никто не мешал разгулу Степных Волков, вход перекрыли строевыми щитами. Но даже это не помогает – то и дело от дверей доносится жуткий грохот, производимый рвущимися внутрь. Частенько к нему добавляются лязг доспехов и шум упавшего тела, и почти всегда – отборная брань. Почти всегда – потому что иные, до того, как рухнуть, успевают заметить двоих женщин в середине кабака и проглатывают многое из того, что хотелось бы высказать. Впрочем, перлы красноречия полупьяных вояк из Залов Ночи давно уже нимало не трогают этих двоих.
Даже к вечеру почти не спала дневная удушливая жара, и в кабаке невозможно продохнуть. Над
