до этой точки…. но в том-то и проблема, что далеко не каждый умеет с легкостью, почти автоматически вычислять этот оптимум!
Закон Истока доступен куда большему числу мотальцев, хотя целенаправленного движения по нему практически не существует – как рассчитать расстояние до цели, не видя эту цель? По закону Истока уходят откуда-то, а вовсе не приходят куда-то…. Поэтому и выбираться из неизвестного ранее места всегда значительно легче, чем в первый раз искать путь туда.
Исходя из всего этого, был создан метод, который Гинтабар окрестил «хождением по наводке». С пурпурными кристаллами, с помощью которых возможна связь между мирами, ему приходилось сталкиваться и раньше. Теперь же Доннкад отколол осколок от того кристалла, что хранился в их доме, и отдал Гинтабару.
Будучи лишь частью большего камня и сохраняя его структуру, осколок оказался жестко на него настроен.
Хождение происходило так: Гинтабар наудачу размыкал мироздание в направлении, указанном Доннкадом, некоторое время проводил в найденном мире, потом доставал осколок и вызывал Доннкада или Ативьену. И увидев в кристалле лицо, делал новый шаг, определив направление – подсознательно, разумеется. Таким образом, пройденный им путь автоматически оказывался тем самым оптимумом. А поскольку мироздание имеет определенную структуру, то график этот можно было использовать для прохода в целую группу близкородственных миров….
Естественно, Лиула он в эти вылазки не брал, да и вообще общался с нею много меньше, чем с Атив и Доннкадом. Как-то раз даже обмолвился – вот войду в Круг Света, верну способности и первым делом отправлю тебя домой, в Силлек….
Все было хорошо. И даже горящие глаза слушателей мало-помалу перестали доставлять беспокойство и сделались предметом гордости….
А потом случилось несчастье.
В очередную вылазку Лиула все-таки напросилась с ним, сумев как-то надавить на его сочувствие. Действительно, что она видела в этом чужом городке, кроме орущей Риты, которую ей подсовывали каждый раз, как только Лиула появлялась в домике из ракушечника?
Ей повезло – они угодили на майские игрища в какой-то из миров группы Овна. Первую половину вечера гитара не остывала от его рук, а потом он, плюнув на все, отложил инструмент в сторону и влился в одну из пляшущих цепей, что носились вокруг Майского Древа и между костров. В одной руке рука Лиула, в другой – ладонь неизвестной девушки в разноцветных юбках, и веселье пьянило, как хорошее вино…. В какой-то момент Гинтабар обратил внимание, что кристалл связи на кожаном шнурке выскочил из-за воротника рубашки и болтается у него на груди, но в круговерти танца не принял никаких мер….
А через несколько часов, на рассвете, весь в холодном поту, в десятый раз осматривал поляну. Как мог развязаться шнурок, если он сам изо всех сил затягивал его на три узла?! И оборваться тоже не должен…. Но факт оставался фактом: кристалла связи на его шее не было. А это значило, что вернуться он не может.
Он искал часа четыре, уже понимая, что все напрасно – представьте себе дурака, который не польстится на аметист размером с перепелиное яйцо!
«Повезло тебе, что мы оказалась здесь вместе,» – сказал он тогда Лиула. Она ничего не ответила, лишь глаза влажно заблестели. И когда она ткнулась лицом ему в грудь, он впервые за все время совместных скитаний поцеловал ее….
Прощайте, Доннкад и Атив – наша встреча была странной и так ни к чему и не привела. Прощай, городок Сарнак, прощай, так и не обретенное новое имя! Миссия, провались она пропадом, продолжается….
Продолжается? Ну уж нет! Что бы со мной ни случилось, Еретик останется Еретиком, и куда бы ни забросил меня неведомый мне сценарий, на дорогу отчаяния я больше не вступлю! Хватит!
Тогда-то он и положил себе зарок – не покидать мира, в который занесла его судьба, до тех пор, пока своими песнями и своими действиями не сумеет что-то в нем изменить….
Летели годы. Он пел на площадях и обнажал кинжал в кривых переулках, бегал от стражей порядка и залезал по веревке на балконы, спал с Лиула и дрался с теми, кто задевал ее честь. В иных мирах мог провести год, в других – всего несколько дней, был для кого-то просто шутом, а для кого-то – вершителем таинства…. Он жил. И писал песни – иногда по семь в год, иногда по одной, но писал.
В Зенгаре он был вызвал на песенную дуэль местной знаменитостью, Лайтом Венейсом по прозвищу Столикий – и победил, а потом еле удрал от подосланного убийцы. А в Желторечье совершенно случайно спас дочь местного князя, что, как и большинство женщин, откровенно ухаживала за ним, но в отличие от этого большинства, не знала ни меры, ни приличий….
К женщинам он тоже пусть не сразу, но привык. Хотя, честное слово, нелегко было привыкнуть к тому, что иные влюбляются в голос, не только совсем не зная его, но даже не видя лица – как та девушка, что была с ним в Ченниале в ночь на Пепельную среду…. Привык, осознал всю выгоду своего положения и сознательно выбирал лишь лучших из лучших – желательно таких, которые не пытались немедленно заплатить ему собой за песню.
И Дина Вальдиад, от которой он сейчас шел, радостно насвистывая, тоже была лучшая из лучших.
Гинтабар очень хорошо помнил тот день, когда мимо фонтана прошла молодая женщина под кружевным покрывалом и бросила ему на колени сложенный вчетверо голубой листок. Он смутно припомнил, что вроде бы и раньше видел эту женщину в толпе слушателей. Сочтя листок очередной любовной запиской, менестрель развернул его лишь вечером, в трактире – и замер, пораженный…. «И в радости – лишь боль, и в каждой встрече – мука: „еще не угадав, не зная, не любя….“ Алхимия души, оккультная наука…. Я знаю все, но только не себя – и не тебя.
Рассыплю имена, как бусы, на ладони – мне не дарить, тебе не выбирать. Опять слова сбоят, как загнанные кони, но это значит – в ночь тебя заставе не догнать….»
Последняя строка особенно потрясала, ибо была откровенным намеком на одну из лучших его песен. Вот только дело было в том, что он ни разу не рискнул спеть слишком уж вызывающего «Еретика» в богобоязненной католической Олайе!
К вечеру он знал, что зовут эту женщину Дина, что живет она в красивом и богатом доме на берегу Нараны и что муж ее, рыцарь делле Вальдиад, за какой-то грех уже неделю как отправился в паломничество к гробнице святого Инневия Рокадельмского.
Ночью Гинтабар был в ее саду и там, под ее балконом, замирая от волнения, спел «Еретика». Заслышав его голос, она выбежала на балкон – все под тем же кружевным покрывалом и в незастегнутом платье.
«Скажи – ты тоже умеешь раздвигать мироздание?»
«Я не понимаю, о чем ты говоришь, менестрель….»
«Тогда откуда же ты знаешь ту строчку из моей песни, на которую намекнула в своем послании?»
«Клянусь Господом, я впервые услышала эту песню сейчас! А та строка – просто случайное совпадение!»
«А давно ли ты пишешь стихи?»
«Да уже лет семь…. Только не слишком часто.»
Потом он приходил в этот сад снова и снова – почти каждую ночь. Дуэнья, что бдительно охраняла госпожу до возвращения мужа, могла бы поклясться – та не совершала ничего предосудительного. Менестрель пел, она же отвечала ему с балкона своими стихами, и за все время тот не только не коснулся ее руки, но даже не видел ее без вуали. А слова…. много ли греха в словах, пусть даже и рифмованных!
Она была по-настоящему талантлива, эта Дина Вальдиад, только ее талант требовалось разбудить, и он не жалел на это ни сил, ни времени. «В бокале – шипучий хрусталь, и глаз в полутьме не увидеть…. Поведай мне, как ты устал, скажи, что не хочешь обидеть.» Много женщин встречал он на своем пути сквозь миры, но таких слов – и к тому же абсолютно бескорыстно! – не дарила ни одна.
Это даже нельзя было назвать флиртом. Просто он пел, а она отвечала – с каждым разом все более умело и изящно.
«Помнишь, ты читал мне посвящение девушке из северного города? Вот это: „Только камень, да ветер над стылой равниной….“?»
