«Конечно, помню.»
«Сегодня утром я написала ответ…. Хочешь?»
«Что за вопрос!»
«Слушай тогда…. Ты опять в черно-алом…. Безумные краски, крылья ночи над раной – закатной чертой…. Но пред любящим взором таиться напрасно – не укрыть под плащом этот свет золотой. Ты об этом не знаешь, и право, так лучше, но рассветной порой – ты не слышал, ты спал – я вплела тебе в волосы солнечный лучик, чтобы зиму твою этот свет озарял.»
Приближался срок возвращения ее мужа, и Гинтабар уже давно решил, что разомкнет мироздание в день, когда это случится. Не век же длиться удивительным ночным встречам, да и для Дины так лучше. Но он твердо знал, что, уходя, оставляет в Олайе поэта.
Может быть – в будущем – даже великого поэта. Оттого и насвистывал так радостно, торопливо шагая по пустынной набережной к «Рогатому орлу».
Когда он перешел через горбатый мостик, уже совсем рассвело. Поэтому разглядеть форму четырех солдат и сержанта, клевавших носом на ступеньках трактира, не составляло никакого труда: короткие серые плащи-нарамники с продольной красной полосой. Стража, состоящая при городской инквизиции.
Завидев приближающегося Гинтабара, сержант поднялся ему навстречу, с трудом удерживая зевоту. На лице его явственно читалось: «И из-за этого …. нас подняли в такую рань?»
– Хено Игнас, странствующий менестрель? – Последнее слово все-таки утонуло в зевке.
– Он самый, – слегка поклонился Гинтабар, еще не поняв, что должен испугаться.
– Следуйте за нами.
«….Снова виденье в душном и долгом бреду: выжженной степью, плача, на запад бреду.
Солнце заходит, но на курганах – огни…. Я на свободе, видно, последние дни.
Волны о берег бьются с извечной мольбой. Кто мне поверит, что я не вижусь с тобой?
Ветер над морем в горло вбивает слова. С ветром не спорю – вряд ли останусь жива….»
Трибунала никакого не было. «Сначала надо доказать вину, а потом уже карать!» – неистовствовал Растар весь минувший вечер.
Поэтому и встретили Хено-менестреля в малом зале заседаний олайского приюта Ордена святого Квентина лишь трое. Сам Растар, Эллери, напряженно и недобро всматривающийся в лицо одержимого, да брат Теверин, секретарь Растара, склонившийся в углу над своей конторкой с бумагами.
– Ведомо ли тебе, Хено Игнас, что делишь ты свое тело с иной душой, предположительно принадлежащей нелюдю из рода киари? – Эллери аж подался вперед, глаза горят, тонкие губы стиснуты – пытается прочитать истину по лицу вопрошаемого. А Растар, напротив, откинулся в тень и, по своему обыкновению, следит за красавцем-менестрелем из-под опущенного капюшона.
– Несколько лет назад что-то в этом роде говорила мне одна мудрая женщина из далеких земель. Но она имела в виду тело, а не душу. Если же и есть эта иная душа, то до сей поры никак себя не проявляла.
Гинтабар долго колебался, прежде чем избрать тактику ответов. С одной стороны, видеть ауру – это вам не освященным крестом махать, с такими способностями вполне можно уметь отличать правду от лжи. А с другой стороны, наличие в сем славном месте пыточного зала говорит об обратном – о неумении добыть правду без боли и страха. Посомневавшись, менестрель решил держаться линии поведения, которую Доннкад когда-то издевательски обозвал «честность – лучшая политика».
– Есть ли у тебя предположения, где и когда могло случиться с тобой такое? – вступил Растар, не обращая никакого внимания на возмущение, исказившее лицо Эллери.
– Да. Более десяти лет назад мне случалось быть в неком разрушенном замке, который, по слухам, принадлежал чародейке нелюдю. Я провел там ночь, и может быть, во сне….
– И за эти десять лет никто не заметил у тебя второй ауры?
– Эллери чуть не подскочил в своем кресле.
– Я же говорил вам, что большую часть жизни провел в странствиях. А на востоке, как вам известно, Святая Инквизиция не властна. Поэтому думаю, что если кто и замечал, что с моей аурой что-то не так, то не умел понять и объяснить, что же именно, – на всякий случай Гинтабар подкрепил улыбкой эти более чем сомнительные слова.
– А спутница твоя, именующая себя Льюланной из Санталена?
– не унимался Эллери.
– О, Льюланна – простая женщина. У нее нет никакого особого дара, и исцеляет она лишь знанием силы трав и верой в Господа, – ему пришлось приложить немалые усилия, чтоб лицо его не дрогнуло при этих словах. Это Лиула-то верит в Господа? Да если Гинтабар – честный еретик, то Лиула, похоже, вообще ни в кого не верит и в вере не нуждается. Даже в свою силлекскую Великую Мать сущего. – К тому же и познакомился я с ней много времени спустя после ночи в замке чародейки.
….Что сейчас творится с Лиула? Вечером, уходя к Дине, он оставил ее уткнувшейся носом в подушку. А сейчас она, наверное, уже проснулась и, не обнаружив его подле себя, начала метаться среди предположений – одно страшнее другого. А может быть…. Да нет, сержант серо-красных клятвенно заверил его, что им был отдан приказ привести только менестреля….
Ему задавали еще какие-то вопросы, Гинтабар отвечал, почти не пропуская ответы сквозь сознание. Оба инквизитора были вполне понятны для него. Столичный Эллери – убежденный фанатик, так сказать, мракобес по велению души, борец за идею. А этот Растар, похоже, действует, исходя из принципа «ты уйдешь, а мне тут жить» – но и должностью своей ох как дорожит….
– Итак, Хено Игнас, согласен ли ты подвергнуться стандартному экзорцизму в доказательство того, что твоя вторая аура не принадлежит демонической силе? – наконец вопросил торжественно Растар.
Вот тут-то по его спине и пробежал холодок – он осознал, что надвигается нечто, чего не умолить и не отвратить. Слишком давно никто не вспоминал о его одержимости – ведь за эти годы он сумел стать почти прежним….
– Не только согласен, но и пойду на это с превеликой охотой, – ответил он. Ибо любой другой ответ означал прямой оговор себя.
Разочарованное лицо Эллери послужило ему слабым утешением.
В ожидании экзорцизма, назначенного на полдень, Гинтабара отвели в пустующую келью – и там он все-таки провалился в сон на свои два часа.
Ему приснилась темноволосая женщина под вуалью, которая положила ему руки на плечи, заглянула в глаза и тихо сказала: «Не надо бояться! Я сказала, что в ночь тебя заставе не догнать – значит, так и будет!»
«Это ты, Дина?» – спросил он ее. «Как ты нашла меня здесь?» В ответ женщина откинула вуаль, и он увидел смутно знакомое, но ни в коем случае не Динино лицо – светлая кожа, бледно-зеленые глаза…. Он попытался вспомнить, где и когда мог видеть эту женщину – и проснулся.
Пока менестрель отсыпался в келье, господа инквизиторы окончательно переругались. Сказать по правде, душевное состояние Растара сейчас менее всего подходило для свершения столь благого и праведного деяния, как экзорцизм – так он разозлился, видя, как Эллери выполняет его прямые обязанности, словно сам он, Растар, не в состоянии этого сделать!
Тем более, что в данном случае классический канон изгнания беса был явно неприменим. Охотное согласие Хено сбило с толку не только Эллери, но и Растара. Впрочем, законник Эллери быстро нашел прецедент, вспомнив, как святой Гервасий изгонял из монахини Миндоры «доброго дьявола», то есть, судя по описанию в житии, одного из духов стихий.
– «Добрый дьявол, католик, легкий, один из демонов воздуха», – процитировал Эллери строку жития, откровенно гордясь своими богословскими познаниями.
– Цвет ауры скорей уж указывает на воду, – не согласился Растар.
– Все равно легкая стихия, – гнул свое Эллери. – А значит, уместно будет использовать канон «Сильфорум».
Тут же выяснилось, что целиком этого канона не помнят ни Растар, ни сам Эллери. Еще через некоторое время выяснилось, что в библиотеке олайского приюта Ордена святого Квентина данного канона тоже не имеется. Далее последовал обмен обвинениями в некомпетентности и другими нелицеприятными высказываниями…. Назначение экзорцизма на сегодняшний полдень все сильнее начинало казаться
