Минуту, две прорывается мелодия, затем её глушат. Накатывает шипение, треск, бульканье. Всё это через выносной микрофон записывается и на ленту. А нам нипочём, лишь бы ритм угадывался. Магнитофонные плёнки «шестой тип» часто рвались. Тут же под рукой баночка с уксусом – раз макнул, хоп – склеил. Склеиваешь и восхищаешься: «Как удобно!».
Музыкальное образование я получал во дворе.
Совсем салагами мы считали: если поют на иностранном – значит непременно «Биттлзы». Что к чему, просветил нас Роберт – единственный во дворе выпускник музыкальной школы. Свой баян он терпеть не мог, но знания по музыке имел обширные. Ими Роберт щедро делился с нами и на гитаре поигрывал.
Прикид Роберт имел на зависть. Вечно модничал: брюки-небрюки; джемпер супер-пупер, светлый пиджак там в клеточку; ботинки на каблучке; на шее шёлковая косынка или жабо с брошью. Раз приходит на танцы – у него кулон из карельской берёзы с надписью «The Beatles». Не самоделишный, настоящий! На кулоне сантиметров в десять – чёрная надпись и чёрные силуэты знаменитой рок-группы. Грифы гитар смотрят в разные стороны. (Пол Маккартни ведь отбивал ритм левой рукой.) «Битлз» – из другого мира, недоступное что-то… Нам приходилось довольствоваться суррогатом: кабацкие лабухи в местных ресторанах «Одуван» и «Берёзка» пели «Yesterday». Конферансье заученно объявлял: «Песня “Вчера”», – и благодарная публика переставала жевать, превращаясь в слух.
Семья Вашкевичей – необычная. Мать Роберта преподавала в школе английский. Имя у неё такое редкое: Римма. Сочетание имени-отчества «Римма Владимировна» звучало торжественно! Я с удовольствием произносил его вслух! В кримпленовом платье салатного цвета, элегантная, словно из журнала мод, она высоко несла свою божественную белокурую голову. (Я втайне любовался ею.) Во дворе её уважали чрезвычайно. Чтобы не поздороваться, прошмыгнуть мимо, – исключено. Могли сделать вид, что кого-то не заметили, но только не Римму Владимировну. К ним в квартиру зайдёшь: море книг, заморские сувениры, дорогая мебель, посуда. Мы любили встречать Новый год у Вашкевичей. Римма Владимировна приготовит всякой вкуснятины, накроет стол и уйдёт. Бутылочку достанем и давай отмечать…
Роберт умел красиво, долго говорить. Фразы, моментально придумываясь в его голове, вылетали, как из пулемёта. А то ещё залопочет на иностранный манер. Что ты… Может, мать научила? Раз стали придуряться, Роберт незаметно улизнул в другую комнату и вдруг выходит артистом: ши-кар-ней-ший костюм, блестящие атласные лацканы, из нагрудного кармана торчит уголок белоснежного платочка – смокинг отцовский напялил. Мы не знали, кто у него отец, но сразу подумали: где-то выступает, раз такой костюм. Глаза вылупили: ничего себе! Настоящий артист перед нами! Не смолкая, шпрехает по-английски. Мы аплодируем. А Роберт никак не угомонится… Приглашает в спальню, распахивает настежь дверки гардероба. А-бал-деть!.. Четыре костюма! У наших родителей один выходной костюмишко, тут – че-ты-ре. Шесть пар обуви. Всё новенькое!..
А Роберт продолжает показывать свои «фокусы», переходит на шёпот:
– Пацаны, только никому ни слова: мой отец в секретной службе работает.
– Брось заливать!..
– Не верите?!
И достаёт из тайника фотоплёнки: на них отсняты не люди, не пейзажи, технические схемы. Приложил палец к губам:
– Ш-шш!.. Секретные материалы.
Мы притихли… (Отец – шпион!) Сделалось не по себе, жутко! Что ты…
Только потом я узнал, что отец его работал на судне радистом, в загранку ходил. Снимки электрических схем делал по работе. А куда ему столько костюмов? Ума не приложу. Роберт к капстранам относился с симпатией. Если в хоккей мы всем двором болели за Советский Союз, то он обязательно – за Канаду. Опять предупреждал: «Вы только никому…».
Вот у Роберта водились настоящие пластинки зарубежных групп – «синглы». Маленькие в диаметре, по одной песне на стороне и «Apple» – фирменный лейбл невероятной ливерпульской четвёрки. «Битлз» – эти беззаботные парни с ветром в голове, в меру эгоистичные, наглые, весёлые, заразившие своей неуёмной энергией весь мир; ставшие голосом поколения, его символом, идолом, иконой. Впервые мы услышали качественную запись, да ещё на прибалтийском проигрывателе «Эстония» – лучше аппаратуры тогда не существовало! Большие пласты-двойники болгарского производства появились позднее. (У фарцы из-под полы они шли по шестьдесят, по восемьдесят рублей – месячная зарплата моей матери.) Роберт ставил нам «Rolling Stones», «Deep Purple», других рокеров, которые вслед за «Битлз», не дожидаясь милости от композиторов, сами начали писать и исполнять собственные песни. Свежие гитарные и басовые пассажи приводили нас в неистовство… Хиты мы переписывали на бобины, пускали по рукам.
Однажды зимой возбуждённый Роб затаскивает нас к себе. До этого все разговоры о музыке крутились вокруг западных рок-н-ролльных команд. А тут сообщает:
– Мужики, у нас появился свой «Битлз»!
Включает пластинку «Песняров», на первом треке – «Косил Ясь конюшину».
Это – что-то!..
В музыке мы разбирались слабо, направление определить не могли, но чувствуем: музыка другая, здоровская, созвучная с «Битлз», с «Ролингами». Насыщенные вокальные аранжировки, на их фоне – полная фантазий, яркая, амбициозная лирика. Мелодичность песен на белорусском языке захватывала до головокружения… С тех пор, послушав «Запад», мы обязательно – на сладкое – врубали «Песняров».
А вскоре у нас появился свой Элтон Джон – Ободзинский.
Зачастую именно любовь к музыке гнала на фильмы. «Золото Маккены» пересмотрели вдоль-поперёк, фильм знали наизусть, но отправлялись в кинотеатр специально ради песен Ободзинского. Его голос и дома не отпускал: с голубых виниловых пластинок, вырезанных из «Кругозора», бередил наши юные души:
В музыкальном отношении благодаря Роберту весь двор стал «продвинутым». Я тоже считал, что в теории музыки преуспел, но этого мне теперь было мало… Прямо сказка про «Золотую рыбку»: «Уж не хотел я быть простым слушателем, хотел сам стать гитаристом!».
К этому времени из нашей компании ни в «прятки», ни в «старики-разбойники» никто не играл. Собирались вместе с девчонками. Пацаны пели под гитару. Я помалкивал. Знал: голоса нет. А к гитаре
