какие-то пукают, тихнут, значит, плохо зажал, либо своей клешнёй глушишь. – Колян показал ещё два аккорда. – Ну, лана… Играйся пока. Схожу пасцу…
Разбитыми кончиками пальцев я, прилежно высунув язык, ставил аккорды: ля минор, ми мажор, ре минор. Пальцы не слушались, попадали между струн.
Колян далеко не ходил. На манер римского императора Юлия Цезаря он занимался одновременно тремя делами: справлял малую нужду, пыхал «беломориной», прищурив глаз от едкого дыма, и продолжал вести урок:
– Ну что, кампазитор? Смузицирил? Ну и зае…ись! Ща объясняю, что за аккорды ты поимел: в народе они называются «блатными» или «лесенкой» малой, большой и «звёздочкой». Теперь, по мнению насоса- дембеля, ты знаешь о гитаре фсё! С помощью этих трёх аккордов ты ж – ходячий камерный концерт! Теперь смари и делай, как я!
Колян обтёр руки о пиджак, деформировал физиономию под грусть и хрипло затянул:
День шёл за днём, неделя за неделей.
Длинные летние вечера, пока мать не загонит домой, я проводил в «Школе музыки Коляна» – своей альма-матер под открытым небом. В конце урока получал домашнее задание и всякий раз прилежно выполнял его. Стараясь быстрее освоить музыкальную науку я в исступлении рвал струны, отрабатывая «удары» и «броски». Младший брат Игорь с опаской поглядывал на меня. Когда его однажды спросили, кем хочет стать, он твёрдо заявил:
– Врачом… чтобы Вовку вылечить.
Спать я ложился с гитарой, с ней вставал. Чуть свет, в горячке тянулся к грифу и снова долбил, долбил основные аккорды. Постепенно кожа на кончиках пальцев огрубела, превратилась в мозоли, боль ушла. Корпус гитары уже не елозил по коленям. Женский профиль её устойчиво, словно литой, занимал положенное место. Мы становились с ней одним целым.
Колян – прирождённый учитель. У человека ни наград, ни званий, а материал раскроет живо, обстоятельно, доходчиво. На его вечернем отделении я преуспел: к концу лета уже сносно музицировал, исполняя замысловатые пассажи. И вот однажды услышал наконец от педагога скупые слова похвалы:
– Теперь ты стал крутым, Вован. Как варёные яйца! Можешь подойти к своему кирному другану- дембелю, который стряхивает пыль со струн, орёт благим матом песню про е…учую учебку под Ногинском и чиста так, небрежно, через плечо бросить: «Ааа, корешок, гитарка-то у тебя нестроевич! Секи, в натуре, как настраивают гитару реальные пацаны!». Кент зауважает тя шопесец и при встрече всегда будет наливать.
Во дворе стихийно образовался ансамбль. На гитарах Гера, я и Кочкарь. (У Кочкаря гитара нарядная, цыганская.) Ударничек – Саня – на простеньком барабане типа пионерского.
Гере родители привезли инструмент аж из Ленинграда. По случаю он разжился двумя гэдээровскими «переводками»: в блюдечке с тёплой водой размочил и, аккуратно отслоив овальные изображения бедовых девиц, налепил на корпус. Зависть тонкой едкой струйкой выделялась у меня внутри всякий раз, когда я бросал взгляд на его гитару. Гера – абсолютный музыкальный неслух. Он силился копировать мои движения, слепо путался в струнах, пытался наносить на них отличительные пометки масляной краской и ободрялся лишь одной мыслью: «Ничего, мы себя в постели покажем!».
Джуди переписывал из журнала «Кругозор» слова песен. Колян, отложив на время «бомбу», помогал подбирать аккорды. (Когда Гера сидел сложа руки, у нас получалось недурно.) Рядом крутилась малышня, с завистью поглядывая на наш ансамбль под тополями. Взрослые мужики выходили во двор покурить, подолгу слушали нас.
Гитара была всеобщим центром притяжения.
В школе намечался смотр художественной самодеятельности. Наша классная, Зинаида, предложила:
– Девочки, давайте споём «Гренаду».
Ну, давайте. Няппинен Валера играл на клавишных, мать его в нашей школе учитель русского. Ему и поручили аккомпанировать. Но не звучит эта песня под пианино. Нет того ритма, той смелости духа…
И тут девчонки:
– Володь, можешь на гитаре подыграть?
Сами умоляюще смотрят на классную.
– Ну, не знаю… Пусть попробует.
Я подобрал: бац-бац, готово! На смотре девчонки нарядные, в укороченной донельзя школьной форме, в белых фартуках, с огромными белыми бантами. Пели всем классом, серьёзные, взволнованные. Я стою, взгляд поверх зала, аккорды ставлю уверенно, жёстко. Выдаю ритм. У стихов прямо крылья выросли. Мурашки по спине…
В смотре патриотической песни наш восьмой «Б» занял первое место. Директор долго аплодировала. Зинаида довольно улыбалась.
Директрисе даже захотелось организовать свой ВИА – школьный вокально-инструментальный ансамбль. У шефов выбили деньги. Купили ударную установку, усилитель «Умку», две электрические гитары. Вечером мы перетаскали всё это богатство в захламлённую кандейку за сценой.
Выходя, я нерешительно остановился на пороге, обернулся…
Лёгкая дымка пыли ореолом окружала гитары… В тусклом свете чёрные полированные корпусы их, никелированные накладки безмятежно отражали блики. Звукосниматели, ручки громкости и тембра на корпусе завораживали, ударная установка просто сводила с ума. Я не удержался, взял в руки ритм-гитару, нежно прижал к сердцу. Предстоящие репетиции, восторженные глаза девчонок – сияющими миражами кружили голову. Молчаливые струны ждали энергии моих рук.
Обращаясь к гитаре, будто к живой, успокаивая, прошептал:
