Но его уже нет. Застрелен в нескольких шагах от сцены. Фатальная неизбежность. Пришло время хитов 'Зайка моя' или «Киса-киса». И ушло время песен Высоцкого.
Два года назад я обзвонил около 20 студий звукозаписи в Петербурге, чтобы заказать 'всего Высоцкого'. Ни одна студия не могла выполнить заказ. В то же время в киосках «Роспечати» можно было купить не меньше 12 разных кассет Вилли Токарева. Это уже знамение времени, подумал я.
Умный собеседник в редакции указал на мою «неточность» в утверждении, что Высоцкого нет. Он есть, 25 или даже 30 кассет в продаже, достаточно, не так ли? Да, теперь он наличествует как товар, и это говорит о нормально развивающемся бизнесе. Но Высоцкий ушел из атмосферы общественной жизни как состояние духа, как ощутимая и совершенно необходимая душевная опора, как символ неприятия фальши и многообразнейшей дури общества, как точный ориентир в мире кривды и правды. Социально значимые песни — это не тот товар, который требуется на современном эстрадном рынке.
В этом смысле эпоха Высоцкого прошла. Произошла знаковая перемена. А блатная песня (зачастую ее имитация) переживает свой подлинный триумф. Да, время блатное на Руси, и песни блатные. В моде они. Вот один из исполнителей на экране ТВ. В прошлом его «обижали» власти, даже преследовали в уголовном порядке. Тоже несправедливо. Сейчас его кассеты продаются, он дает интервью на телевидении, и он, с жестким лицом бывалого зэка, сдержанно комментирует блатной городской романс, а то берет гитару и напевает вещи, обожаемые воровской «малиной». По телевизору, читатель, по телевизору!
Это нормально. Ненормальными были времена неумеренных запретов. Эти времена, слава богу, позади. Доходы от развлекательного бизнеса ничем не ограничены. Исполнители разбогатели, как раньше им и во сне не снилось. О чем петь и как петь — это сугубо их дело в деидеологизированной стране. Это и есть 'режим наибольшего благоприятствования'.
Ненормально другое — когда отборный батальон эстрадных исполнителей накануне решающих выборов ринулся по всем городам и весям агитировать за 'родного атамана' Ельцина. Это же ничем не прикрытый подкуп с обеих сторон! Ситуация, возможная только в России. Западные обозреватели — так они просто обалдели (как еще иначе выразиться?) от происходящего. ' О, эта русская эстрада — она самая политизированная в мире', глубокомысленно рассуждали они.
И, конечно, попали 'пальцем в небо'. Просто эстрадные мальчики-девочки и вся околоэстрадная шпана хотят сохранить для себя «бархатный» сезон. Ибо в России любые политические перемены (и в этом опять проявляется российская специфика) могут обернуться конкретными жесткими акциями. И в частности — для удушения разнузданного шоубизнеса. Ну а пока этот 'эстрадно-политический' беспредел еще может процветать.
'Песня остается с человеком…'
Пертурбации, произошедшие на эстраде, потрясают не меньше, чем крушение самой государственной системы. Ведь какие песни раньше звучали под небесами Страны Советов? 'Родина слышит, родина знает', 'Широка страна моя родная', 'Бухенвальдский набат', 'Хотят ли русские войны?' и т. д. Гражданский пафос, высокий смысл. А теперь на всю святую Русь разносится густо-самцовый голос певца-эмигранта, тянущего сладострастно:
И когда он только начинает эту ультрачувствительную песню страстным зовом 'Сингарелла, Сингарелла…', зал уже содрогается от эмоций и неистовствует.
Да, это звездный час Миши Шуфутинского, 'родовое гнездо' которого уже много лет — в Лос- Анджелесе, а рынок высокодоходного сбыта песенной продукции — в России. Интересно замечание Виктора Шульмана, импресарио No. 1 для русских звезд на Западе: если певец с приятной манерой исполнения, но для ресторана, становится суперзвездой всея российской эстрады, то дело не столько в певце, сколько в состоянии общества. В самом деле, причины феноменального успеха М. Шуфутинского лучше всего могли бы объяснить не музыковеды, но социальные психологи…
Я включил телевизор. На экран выскочила ведущая какой-то песенной программы (некая, как ее объявили, 'Аллочка Довлатова' — надеюсь, не родственница любимого мною лисателя Сергея Довлатова) и, тараща глаза, затараторила:
Я немедленно переключился от этой ахинеи на другую программу. Там непонятной половой ориентации Борис Моисеев в голубом плаще извивался и пел, судорожно искривляя губы, «Танго- наркотик». Вспомнил, как этот человек жаловался в скандальной газете «Еще» на то, что в застойные времена ему приходилось обслуживать… (далее нечто непристойное). Вернулся на канал ОРТ. Там дает интервью Александр Розенбаум.
Вопрос: 'Чего бы вы хотели для России?'
Ответ: 'Чтобы кончился скорее этот балаган. Хочется покоя…'
Вопрос: 'Какой одной строкой вы хотели бы войти в Большую Энциклопедию России?' (Ну почему, объясните ради бога, напевающий свои милые песенки человек должен быть увековечен в Большой Энциклопедии?!).
Ответ: 'Такой строкой: мы говорим Ленинград — подразумеваем Розенбаум, мы говорим Розенбаум — подразумеваем Ленинград'.
Уже не град Петра, а град Розенбаума. Приехали… Хотелось сказать: как же этот балаган может 'скорее закончиться', если ты, мил-человек, сам только что выказал себя частью этого балагана?
Рекламный перепляс
Стало грустно. Поехал на Невский, хотя был уже поздний час. Было малолюдно, накрапывал дождь. Я двинулся не спеша в сторону Гостиного двора, развлекая себя чтением рекламы (очень русской, надо сказать, такой на Западе нет) и ее классификацией.
Вот реклама «страстная»: 'Всегда любимая! Всегда с тобой!' Это о пачке сигарет «два».
А эта реклама «бодрящая»: 'Хорошее настроение! Наслаждайся!' Приписка: 'Их знает вся Европа' — это о сигаретах «НВ». И крупная цветная иллюстрация: группа загорелых, упитанных самцов и самок (европейцы?) хохочут в шикарном автомобиле с откидным верхом.
А вот реклама «патриотическая» (тоже сигарет): 'Петр I всегда первый!' Хочется добавить: 'Ура!'
