останавливаться, чтобы проморгаться. Местами слой песка и пыли на дороге был глубиной по щиколотку, ботинки взяли в ней, как в болоте, заднее колесо возило, левиафаны КАМАЗов и «МАНов» проносились мимо, не обращая внимания на какую-то мошку под колесами. Они обдавали меня очередными водопадами песка, мотоцикл то и дело падал, я выбивалась из сил… Алексей был терпелив, он мог бы уехать вперед и жать меня где-нибудь уже на асфальте, но он останавливался каждый раз, когда видел, что я больше не в силах ехать, помогал поднимать мотоцикл, подбадривал. Мы ехали допоздна, уже вечером по разбитой объездной дороге, на которой зияли черные пасти глубоких выбоин, миновали Тайшет. Алексей устал еще сильнее, чем я, это я поняла, когда он свернул на одностороннюю улицу – решил, что стрелочка на синем фоне именно ему показывает, где объездная. Не знаю, почему, но во всех шоферских байках водителей Тайшет считался логовом бандитов, которые нападали на автомобили на федеральной трассе М 53. Водителей, как правило, убивали, и если кто-то мог выжить, то только благодаря удачливости. Бандиты разбирали автомобиль на запчасти и быстро, за копейки, сбывали. Не то, чтобы таких банд не было в других городах, но в страшных историях речь всегда шла именно о Тайшете, да и по телевизору то и дело говорили об очередном приговоре тайшетским отморозкам, так что, в любом случае, ухо нужно было держать востро. Мы хотели отъехать подальше от города и встать лагерем где-нибудь в лесу, но обнаружили, что кругом, покуда хватало глаз, простирались болота, а то и вовсе со всех сторон блестела черная гладь воды. Мы ехали и ехали в сгущающихся сумерках и понимали, что нужно остановиться, но места для стоянки не было, и не было даже возможности просто съехать с трассы. Наконец, Алексей заметил сворот, который шел куда-то вверх, на сопку.Здесь, на горе, был небольшой заброшенный карьер. Когда-то в нем добывали мрамор и песок, но уже давно здесь никто не появлялся. Алексей отстегнул от мотоцикла платку, вытряхнул её из мешка и расстелил на земле… И в этот момент я поняла, почему здесь давно никого не было. Целые облака крупных, голодных, как упыри, рыжих комаров облепили нас со всех сторон. Уехать мы не могли, потому что уже стемнело. Я бормотала ругательства и сгребала с себя комаров, Алексей был более стойким, – он спокойно установил палатку, велел мне залезть внутрь и больше не вылазить оттуда. Кажется, он даже не чувствовал укусов. Я опрыскала реппелентом вход, приняла из рук Алексея вещи. Он хозяйничал снаружи, я – внутри. Вдвоем мы все же сгоношили ужин и поели. Уже в кромешной тьме Алексей пошел замкнуть мотоциклы тросиком и сообщил мне о том, что рядом с палаткой обнаружил светлячка, – он светился в земле, а вытащить его, чтобы показать мне, Алексей не мог, сколько не старался, тот, словно завороженный клад, уходил все глубже и глубже в землю. Светлячки – невидаль для нашего края, и посмотреть на чудо пошла и я. Низкие тучи норовили пролиться дождем, с надрывом кричала печальная птица, а где-то совсем рядом с палаткой визгливо скрипело дерево. В земле зеленоватым, инопланетным светом сияло что-то, что невозможно было вытащить из земли, потому не было там ничего, что могло светиться, но вот – светилось же! Мы потоптались рядом, да и плюнули, – хотелось спать. Это странное свечение стало причиной моих ночных кошмаров, которые лезли в голову до рассвета. Я припомнила все дешевые фантастические фильмы с жуткими инопланетянами, все глупые, дурацкие книжки, которые прочитала на эту тему, сюжеты причудливо переплетались в дремавшем мозгу, я вздрагивала от скрипа дерева и крика птицы, ворочалась с боку на бок, завидуя похрапывающему Алексею, который оправдывал свое собственное изречение: меньше читаешь – здоровее будешь, и спал безмятежным сном хорошо уставшего человека. Он растолкал меня, когда было только семь утра. Несмотря на ранний час, палатка уже успела нагреться, и было душно. Оказалось, что у нас отчего-то распухли лица и отекли кисти рук, – пальцы стали толстыми и неловкими. Завтракать пришлось на ходу, – мы гуляли вокруг палатки с кружками чаю в руках, за каждым из нас летело серенькое облачко комаров, но кусать успевали только самые прыткие. Я заметила, что много времени у нас уходило на сборы, – Алексей тщательно упаковывал каждую сумку, а потом в определенном порядке крепил их на мотоциклах. Можно было бы нарушить порядок, но тогда обязательно что-нибудь оставалось непристегнутым. Оказалось, что среди наших немногих вещей легко можно потерять все, что угодно – теплое трико, таблетки, фонарик, бандану и даже котелок. Все нужное оказывалось внизу, а сверху были навалены ненужные вещи. Если Алексей перекладывал вещи так, чтобы под рукой было именно то, что нужно, то вскоре мы понимали, что эти вещи уже совсем не нужны, а нужно то, что снова лежит на самом низу.
К обеду я стала ненавидеть бабочек. Не знаю, какие уж там биоритмы регулируют их численность, но в этот год их было много, так много, что через какое-то время я уже без сожаления давила их колесами – никакая сила не могла их заставить взлететь. Они белесым ковром покрывали обочины, облепливали берега ручьев и речек, лезли в лужи. Но главное, – тысячи и тысячи их кружились над дорогой, вылетая на теплый асфальт из сырого полога леса. В любовном экстазе они исполняли свой последний смертельный танец, кружились в прозрачном, солнечном воздухе в бездумном хороводе, чтобы через мгновение размазать свои желтенькие кишочки по моему шлему, по куртке, по мотоциклу. Я стала подумывать, что в этом, наверное, и заключается весь смысл их коротенькой беззаботной жизни – вылупиться из куколки, вылететь на трассу и умереть. В-вам! – это резонировало стекло шлема, когда в него врезалась бабочка. Шпок! – это бабочка разбивалась о куртку. Тынь! – это еще одна размазывалась по шлему. Но «Уралу» было все нипочем, – двигатель пел, на асфальте далеко впереди то и дело разливалось море воды – это было миражом, не раз и не два я начинала притормаживать, чтобы убедиться, что ехать безопасно, но асфальт был сухой и белый, а океан воды оказывался шуткой нагретого солнцем воздуха. Алексей впереди танцевал на «Соло» словно бы даже чуть-чуть над дорогой, я видела его белый шлем, плечи с кожаными погончиками косухи и сумки, из-за которых казалось, что мотоцикл в два раза больше. Вся эта махина держалась на тоненьком колесе, которое бежало по дороге вперед, я смотрела на него и все время хотела догнать. Но «Соло» уходил все дальше и дальше, и я успокаивалась, оставляя ручку газа в покое. Следом за Алексеем по белому асфальту бежал солнечный зайчик, – отсвет от зеркала заднего вида, он тоже играл в догонялки. Зайчик мелко дрожал, когда «Соло» попадал в ухабы, и несся что есть духу вслед за мотоциклом, когда дорога становилось ровной. Иногда я старалась посмотреть, а бежит ли такой же зайчик за мной, оборачивалась, но мотоцикл начинал вилять, и я хваталась за руль, удерживая «Урал» на дороге. О чем я думала на больших перегонах? Да ни о чем конкретно и обо всем сразу: об Алексее и о работе, о мотоциклах и о том, что если мой переделанный «Урал» выйдет из строя, но наладить его будет трудно – двигатель входил в раму с таким «миллиметражом» что на дороге вдвоем мы его вынуть не сможем. Иногда я впадала словно в транс – непонятное, смутное состояние, кода ты полностью контролируешь все, что происходит на дороге, но при этом не отдаешь себе отчета в том, что происходит с тобой. Я приходила в себя от того, что на дороге появлялась встречная машина или Алексей начинал мигать поворотником, и даже не могла вспомнить, о чем я думала, и что происходило на моем пути за это время.
