– Отвечайте определенно, прошу вас. Я хочу знать все условия нашей сделки.
– Мне невыносимо слышать, как вы говорите… Сделка!.. Вы совершенно ошибаетесь…
– Если вы сейчас же не дадите мне ответа, я ухожу, и мы никогда больше не будем говорить об этом.
Михаил Иванович заколебался.
– Ну, не знаю, два-три раза в неделю…
– Скажем, два раза. И в продолжение скольких часов я буду рассказывать истории?
– Вы воистину жестоки, это уточнение ужасно!..
– Ну хорошо, я назначу сама. Два раза в неделю по одному часу. Таковы ваши условия… Это недешево… Мне надо подумать… До свидания…
Он удержал ее.
– Еще слово… Я собираюсь переехать. Мне неуютно. Чересчур шумный дом, и, кроме того, я слишком долго прожил там. Он полон воспоминаний… Знаете, я не могу жить, когда окружают воспоминания. Они осаждают меня… Я болен, Арина Николаевна, поймите меня. Я снял дом в пригороде – спокойный, стоящий на отшибе домик, который принадлежит Леве, портье гостиницы „Лондонская'… Он в полном моем распоряжении…
Михаил Иванович уже шел прочь, опираясь на палку, подволакивая ногу.
За ужином на террасе ресторана собралось человек десять. Арина и Ольга оказались здесь единственными женщинами. Были здесь и Павел Павлович, и высокий блондин, который в тот день в пять утра догнал Арину на улице, когда она выходила из гостиницы „Лондонская'. На этот раз фаворитом Арины, которого она посадила по правую руку от себя, выступал смуглый, как ночь, студент с голубыми глазами и чудесными белыми зубами, с небольшой, благородной формы, головой. Уже перешли от водки к шампанскому. Ольга нежно поглядывала на своего соседа: положив на его руку свою, она ласково уверяла, что ей грустно до смерти и что ее душа больна. Арина искрилась жизнерадостностью и остроумием. Никогда еще она не была так весела, никогда еще так не блистала. Она верховодила всеми, и язвительные замечания острыми стрелами вылетали из ее изогнутых, как лук, губ.
Внезапно, когда разговор коснулся порядочности в любви, ее настроение изменилось, и необычным тоном, обратившим на себя всеобщее внимание, она сказала:
– А что такое порядочность? Девушка, отдающаяся за деньги, столь же порядочна, как и женщина, не имеющая любовника. Какой сторонний человек вправе решать, где честь, а где бесчестие? Подобные чувства лежат глубоко в нашей душе, и судить себя мы можем только сами… Я могла бы продать себя, – сказала Арина, пристально глядя на вздрогнувшую Ольгу, – и остаться порядочной в своих собственных глазах.
– Что вы такое говорите? – испуганно вставил блондин.
– Так вот, – продолжала Арина, – представьте себе, что у меня нет денег, а я чувствую настоятельную потребность, даже долг, развивать свои способности, учиться в университете, принимать участие в высшей духовной деятельности, для которой я создана. Мне и в голову не придет отказаться от поставленной цели, тратя время на уроки маленьким глупцам за два рубля в час. Итак, мне нужны средства. У кого я их попрошу?.. У того, кого люблю? Это невозможно, ибо любовь нельзя мешать с денежными вопросами. Но если человек, которого я не люблю, за несколько часов обладания моим телом обеспечит мне возможность богатой духовной жизни, не мой ли долг согласиться на эту сделку?.. Разве я не остаюсь одновременно порядочной и верной самой себе, принимая это именно как сделку и расплачиваясь единственным, чем обладаю? Свет может осудить меня. Но что такое свет? Сборище глупцов и скопление предрассудков. Пусть судят меня, как им будет угодно. В своих собственных глазах я останусь порядочной девушкой…
Половина присутствующих яростно зааплодировали. Павел Павлович опустил голову.
– Она права! – воскликнул один.
– Вот истинно человеческая мораль, – добавил другой. – Браво!
Ольга плакала.
VI
СМУТНЫЕ ДНИ
Завсегдатаи дома на Дворянской пребывали в озабоченности, вызванной тем, что настроение Варвары Петровны неузнаваемо переменилось. Еще недавно она была веселой, любезной, беззаботной, одинаково ровной в любое время и в любой день. Теперь ей часто случалось испытывать грусть, беспокойство, нервное возбуждение, она почти перестала владеть собой. Прежде никто не слышал от нее колкостей, теперь она могла говорить неприятные вещи даже самым близким друзьям, которые в ужасе переглядывались, ожидая какой-то катастрофы.
Седеющий красавец Владимир Иванович продолжал посещать ее дом. Но приходил он ненадолго, в часы, когда Варвара Петровна принимала, и, присев за стол на несколько минут, быстро исчезал. Если ему и случалось заглядывать в салон, смежный со спальней Варвары Петровны, то всегда наспех, с сигаретой во рту. Он больше не проводил у нее долгих вечеров, как раньше. И сам тоже утратил некогда присущие ему спокойствие и уверенность.
Тетка вела себя с Ариной странно. Иногда она осыпала ее нежностями, удерживала около себя под разными предлогами, мешала уходить из дома, задаривала подарками. Иногда, напротив, нападала на нее при посторонних, старалась от нее отделаться, по целым дням не разговаривала, смотрела как на чужую. Все эти перепады настроения оставляли Арину равнодушной.
Однажды, когда Варвара Петровна была в веселом и добродушном настроении, Арина – это случилось вскоре после выпускного экзамена – сообщила тете о намерении поступить в университет и рассказала о сопротивлении отца ее планам. Варвара Петровна не любила деверя и никогда не встречалась с ним.
– Твой отец всегда был дураком, моя дорогая, – сказала она Арине, – с твоим умом ты не сможешь жить вместе с ним. Что касается его намерения выдать тебя замуж, то оно абсурдно. Ты еще дитя. Что ты знаешь о жизни? Есть ли у тебя по крайней мере любовник?..
