— Скатываемся с обрыва! — выпалил он одним дыханием, ойкнул и упал.
Аверьянц приподнял его голову и сразу осторожно положил ее на землю. Случайная пуля ударила связному точно в лоб. А случайная ли? Вон сколько матросов распласталось между кустов, а огонь противника все крепнет. Уж не в ловушку ли влез батальон?
— Аверьянц! Туда полным ходом! — сказал Козлов, подтолкнув Мишу кулаком в спину, и крикнул уже вслед — Пусть атакуют! Принимают удар на себя!
Аверьянц шариком скатился к реке, а в воздухе нарастал скрипящий, рвущий нервы звук. Вот он замер, и гнетущую тишину разорвал грохот. Земля дыбится, свистят над головой осколки и камни. Козлов вжимает лицо в след чьей-то ноги и замирает. А к шестиствольным минометам присоединяются немецкие пушки и минометы. Они так точно кладут снаряды и мины, словно гвозди вколачивают. Земля дрожит и колышется.
Только несколько залпов дали немецкие «скрипачи», а кажется, что они хозяйничали вечность. Но вот хвостатые мины «катюш» потянулись с реки, артиллерийские залпы сливаются в один несмолкающий рев. На какое-то мгновение противник стихает, и Козлов слышит рядом с собой громкую скороговорку:
— Матка бозка Ченстоховска! Матка бозка Ченстоховска!
Козлов оглядывается. Рядом уже лежит Миша и, старательно целясь, бормочет эту тарабарщину.
— Пан поляк? — немедленно откликается кто-то.
— Поляк, из Еревана, — отвечает Миша матросу. И уже Козлову — Будут лезть до последнего.
— Как там?
— Больше половины как корова языком слизнула…
Только под утро, когда на сером фоне неба обозначились валы крепости, удалось найти проход в минном поле, и батальон снова пошел в атаку. Разозленный неудачей, промокший до нитки и промерзший до костей, Козлов бежал вместе со всеми. Он сейчас не командовал, а был простым бойцом, одним из тех, из кого слагались десятки этих упрямых людей, которые по-прежнему зло лезли прямо на плюющие огнем амбразуры. Как сквозь туман, Козлов видел фашистский танк, остановившийся над обрывом, и Ксенофонтова, бросившего под него гранату. Водитель танка не справился с машиной, не смог удержать ее, и она, задрав к небу гусеницы, упала вниз, подмяв под себя Ксенофонтова.
Однако Козлов понимал, что рано говорить о победе. Противник еще крепко сидел в своих укреплениях. Эх, сейчас бы только одну свеженькую роту! Но роты не было, не было даже взвода, и наступающие замедлили бег, невольно начали искать прикрытия. Вся надежда была на матросов с катеров. Только они могли помочь. Но догадаются ли?
Норкин догадался. Он внимательно следил за боем и понял, что именно сейчас наступил критический момент: батальон Козлова ворвется в крепость или… или скатятся к реке трупы.
Норкин, охваченный боевым азартом, выскочил из рубки, выхватил пистолет и крикнул, спрыгнув на берег:
— Вперед, гвардия!
В это время Козлов вскарабкался на вал и увидел жиденькую цепочку матросов, штурмовавших обрывистый склон. Среди них он различил и реглан Норкина.
— Вперед, гвардия! — плыло над рекой и мокрыми валами крепости.
Значит, катерники верны старой дружбе… Потом Козлов столкнулся с немцем. Тот занес над его головой приклад автомата. Козлов нажал на спусковой крючок своего пистолета — выстрела не последовало: патроны давно кончились. Не видать бы майору начала атаки пехоты, если бы не Миша Аверьянц. Он выскочил неожиданно откуда-то сбоку и поддел фашиста своим штыком. Немец скорчился, Козлов перескочил через него.
Прямо по шоссе к крепости шла пехота. Короткими перебежками она подбиралась все ближе, ближе. Еще немного — и ее серые ручейки потекут к казематам, затопят их.
— Не зарываться! Мой ка-пэ здесь! — крикнул Козлов и медленно опустился на землю. Небо вдруг завертелось, все потемнело вокруг. Для Козлова наступила ночь.
Аверьянц склонился над ним и не выпрямился: пуля того же снайпера нашла и его. Так и легли рядом командир батальона и его бессменный личный связной.
Много матросов осталось лежать на подходах к крепости и внутри ее. Они лежали и у черной воды Нарева, и плотно прильнув к обрыву, словно даже мертвые хотели вскарабкаться на него. Угрюмые санитары сносили их к братской могиле, ко второй братской могиле моряков в Польше.
Хоронили их без орудийных залпов, никто не лил слез над ними, никто не клялся отомстить: грохот боя пополз вниз по Нареву, и вместе с ним ушли катера, ушли, чтобы бить врага, бить на берегах этой же реки, но уже под другим городом, под другой крепостью.
Злой ветер свирепствовал за тонкими стенами каюты: косой дождь нудно барабанил по деревянной крыше. Маленькая баржонка покачивалась на волнах и угрожающе скрипела.
Чигарев лежал на своей койке, лежал не шевелясь уже который час, но сон не шел к нему. И это была не первая ночь без сна. И все из-за погоды. Еще дня за два до начала дождей ноги стало ломить, потом боль, казалось, проникла во все тело, и он был вынужден лечь в постель. Вот тут-то и началось! Боли стали еще невыносимее и, что хуже всего, — окончательно испортилось настроение, в голову полезли мрачные мысли. Даже воспоминания, которым он так любил отдаваться, сейчас порождали грусть, а сегодняшний день казался ему сплетенным из одних неприятностей. Он был недоволен и погодой, и тем, что его дивизион приткнулся около какой-то невзрачной деревушки, и тем, что тральщики не участвуют в боях, и тем, что Ольга довольна последним обстоятельством. Неужели она не поймет, что тошно ему бездельничать? Ведь только подумать: бронекатера ежедневно сталкиваются с противником, бьют его, а тральщики? Нет мин в польских реках. Вот и превратились краснозвездные катера в обыкновенные буксировщики, день и ночь мотаются они по реке, подтаскивают к фронту баржи с продовольствием, боезапасом, обслуживают переправы. Разумеется, все это очень важно: не справятся тральщики со своей задачей — не одни бронекатера выйдут из боя; но разве о таком участии в войне мечтал он, Чигарев? Ни одного минного поля, ни одной десантной операции!
В этот момент баржонка вдруг угрожающе накренилась, застыла на мгновенье в таком положении, потом что-то ударило в маленькое окошко. Чигарев слышал звон стекол, посыпавшихся на палубу. В каюту тотчас же ворвался сырой холодный ветер.
— Ой, что это? — испуганно вскрикнула Ольга. Чигарев, морщась от боли, спустился со своей койки.
Ольга сидела, прижавшись к вздрагивающей стенке и укрывшись одеялом так, что было видно только ее лицо.
— Что случилось, Вова? — спросила она.
Чигарев прислушался к топоту ног над головой, попытался разобраться в обрывках речей, которые швырял в разбитое окно разбушевавшийся ветер. Но в вое ветра не так-то просто было понять что-либо. Чигарев торопливо оделся и вышел из каюты, сказав Ольге как можно ласковее:
— Ты спи, Оленька. Я сейчас.
На палубе ветер свирепствовал так, что Чигарев вынужден был схватиться за леера, широко расставить ноги и наклониться вперед. Еще несколько секунд, и он понял главное: ветром сорвало баржу, и теперь она, подгоняемая волнами и ветром, выходила на середину реки. Чигарев не успел еще принять решения, как на него налетел оперативный дежурный по дивизиону Жуланов, толкнул его за угол будки, где ветер был менее чувствителен, и прокричал:
— Тралы сорвало!
Чигарев оглянулся и в неровном свете выпущенной кем-то ракеты увидел тралы. Большие металлические баржи, болтавшиеся за кормой катеров на длинных буксирах, взбесились, вышли из повиновения, сорвали швартовы, скреплявшие их с берегом, и угрожающе наваливались на катера. Чигарев сразу понял, что если они только доберутся до тральщиков, то раздавят их так же легко, как упавший молот крушит скорлупу ореха. Один из тралов, который был прикреплен к барже, уже почти подкрался к ней. Еще мгновенье — и он своим острым углом врежется в баржу.
Выход был один: отдать буксиры, и пусть ветер и волны сами отбросят тралы на безопасное расстояние. Чигарев рванулся на корму и чуть не упал, налетев на матроса, склонившегося над
