Выходило, что ни в чем. Никакого расписания – даже приблизительного – у трамвая не было. Он ходил по какому-то графику, который был неведом даже кондуктору: как пробка позволит, так и придет. Пользоваться таким транспортом могли только бездельники или влюбленные. Даже пенсионеры не доверяли трамваю. Сядешь в него и непременно опоздаешь – на почту, в собес или еще по какому важному делу.
Постепенно наемный убийца успокаивался. Тем более что и заказчик не держал на него зла. Накануне вечером поступил новый заказ, и Тимоха чуть не сошел с ума от счастья. Он должен был разработать и реализовать идею из разряда фантастических. Ничего подобного Тимоха даже в голливудских боевиках не видел. Да и сама идея казалась бредовой. Зачем – такого человека? Впрочем, профессиональное любопытство, зуд в руках, лихорадочная работа мозга – все это оказалось гораздо сильнее сомнений и лишних вопросов.
Тимоха разделся, скинув старые синие тренировочные штаны и линялую майку на диван, резко рухнул на пол, выставив вперед руки, и начал отжиматься. Тридцать три, сорок пять, шестьдесят один… Он стонал и кричал, выжимая из себя последние силы, до капли. В девяностый раз оторвав тело от пола, он рухнул на пол, шумно выдыхая. Его мокрая спина с острыми лопатками ходила вверх-вниз, прижавшись щекой к серому ковролину, он шумно выдыхал ртом, поднимая небольшие смерчи пыли. Капелька пота медленно стекала от виска по щеке, катилась дальше и падала на пол, казалось, был даже слышен звук. Он пролежал так минут десять, может даже, целый час. Может даже, заснул на какое-то время. Потом оцепенение прошло. Киллер вскочил, стянул мокрые от пота трусы и голый запрыгал в душ. Подставляя лицо под горячие струи, он закрывал глаза и тер себя мочалкой почти до костей.
Насухо вытерев тело вафельным полотенцем, он вышел из душа голый и расставил руки в стороны, подставляя себя теплому вонючему ветру из окна. Теперь можно было работать дальше. Он снова чувствовал себя прекрасно, вся ватность, накопившаяся в голове, куда-то ушла. Но нужно было еще думать. Еще, еще, еще.
Перекусив бутербродами с бужениной и соленым огурцом, он три часа ходил из угла в угол, а потом, достав чистый лист бумаги, начал лихорадочно чертить. Похоже, он все придумал.
Его смущало только одно – предстоит работать с напарником, что вообще дико и странно. С незнакомым напарником, что пугало. Но рекомендации были выше всяких похвал – сапер-одиночка, диверсант, приезжий. Нигде не засвечен, не замечен, не привлекался. На его счету – несколько успешных дел в Москве, друг друга напарники никогда не увидят и даже не услышат. Все общение – только через посредника, целей – несколько. Все очень разные, но все, по-своему, очень важные и влиятельные люди. Никаких бандитов, никаких коммерсантов. Только государственные чиновники высокого ранга. Пик операции – устранение министра внутренних дел.
Тимоха думал об этом весь день и даже не смог заснуть ночью. К утру в его голове сложился абсолютно ровный и правильный план, может быть – идеальный план. Лишь после этого он смог уснуть.
#15
Москва, Последний тупик, явочная квартира московского управления ФСБ России
7 мая 2008 года
На следующий день в Последнем тупике действительно появился какой-то шустрый молодой человек. Он быстро перемещался по квартире, что-то раскладывал по полочкам и ящичкам, много говорил.
Его совершенно не смущало, что мужчина, лежащий в ботинках на тахте, не подавал вообще никаких признаков жизни.
Либо ему было все равно.
Либо у него были инструкции на все случаи жизни.
Потом появился и сам Баринов.
Неужели прошло четыре дня?
Впрочем, какая разница.
Майор вошел деловито, чем-то долго гремел и шуршал на кухне, свистел чайником, звенел ложечками в чашках.
В комнату зашел с подносом. Какая-то горячая жидкость и бутерброды.
Как опытная сиделка, он поднял тело, отволок его в ванную. Раздел, поставил под душ. Кажется, даже обтер махровым полотенцем. Вручил зубную щетку, пасту и электрическую бритву.
– Я не пользуюсь электрическими бритвами, – слова выходили с большим трудом. Во рту что-то жило своей жизнью. Какой-то рашпиль ползал туда-сюда.
– Ну уж, – развел руками Баринов. – Чем богаты.
Потом сидели, молча ели бутерброды.
Майор первым решил нарушить молчание. Собственно, других вариантов и не было.
– Послушай. Я не знаю, что там произошло с твоим домом. И откуда там газ – тоже не знаю. – Он немного помолчал. – Мы не знаем, против кого это было направлено, понимаешь? В твоем доме столько народу. Выбирать из ста мишеней очень сложно. Запуточка. Мы думаем, но пока не понимаем. У меня есть только один четкий приказ. Я должен тебя сохранить. Вот и все.
Остатки бутерброда удалось отправить по назначению.
– Зачем? Кому я нужен.
– А вот это ты мне сейчас расскажешь, ладненько?
– Что я расскажу? Вы думаете, что я сделал что-то такое, из-за чего можно взорвать целый жилой дом со всеми жильцами? – Ему казалось, что он выкрикнул этот вопрос. Но, скорее, нет. Прошептал. Прохрипел.
– Не знаю. – Комитетчик покачал головой. – Что у тебя за контакты в рязанской прокуратуре? Зачем ты общаешься с Фридманом?
– Не могу. У нас уговор. Спросите у Фридмана.
– Боюсь, что ничего не выйдет, сынок. – Только сейчас он заметил, как майор плохо выглядит. – Ничего не выйдет. Твой Фридман мертв. Поехал на рыбалочку и утонул. Представляешь, какая нелепость. Сеть ставил. Браконьер. Запутался в ней, падая из лодки, задел мотор, он тут же завелся, сеть намоталась… его опознали-то с трудом.
– Так не бывает.
– О, еще и не так бывает.
– Но вы же понимаете! – На этот раз выкрик получился.
– Понимаю. Что ничего не понимаю. И не только я. Никто ничего не понимает. Понятненько? Я знаю только одно: если ты выйдешь из этой квартиры на улицу, то до вечера не доживешь. У тебя тормоза откажут, в метро поедешь – под поезд рухнешь. Кирпич на голову. Мало ли способов. А ты мне должен рассказать – почему все происходит именно так, как происходит. Только ты знаешь, только ты сможешь ответить. Расскажешь?
– Попробую. Вы когда-нибудь слышали про золотой запас? Который есть у нашей прекрасной страны?
Майор невольно подался вперед.
– Так вот. Фридман кое-что выяснил. Нет у нас никакого запаса. Точнее так: он есть, но на тридцать процентов, если не больше, состоит из меди.
Баринов очень внимательно посмотрел на молодого мужчину напротив. Тот шумно отхлебывал из чашки растворимый кофе. Ввалившиеся щеки, всклокоченные волосы. Небрит. В глазах
скука
боль
усталость
Баринов искал там страх, но не нашел. Полная апатия. Комитетчик тихо выругался. Его собеседник трясущейся рукой поставил на журнальный столик чашку, попытался закурить. Ничего не вышло.
Тогда он просто взял и заплакал. Тихо. Тонко. Его плач переходил в вой и причитания, а иногда – совсем затихал. Его плечи неровно подергивались. Он плакал без слез. Только голосом, лицом, но не глазами.
Это очень страшно, когда плачут
