Так вот. Она поехала с ним. В таком виде, как раньше – ночью. Пацаны отпали, как подстреленные. Федька не хотел ее брать, она настояла. И что ты думаешь?
– Что? – спросил ничего не понимающий Платон.
– Никакой разборки! Пацаны слюни распустили, и все дела.
– Ты так и не сказал, кто это?
– Так ведь жена Федьки, кто же еще! – нервно заявил Веня и встал из качалки, не справившись с накатившим возбуждением.
– Ага... – покивал Платон. – Значит, Илиса... – Он ее Васькой зовет.
– Федор зовет Илису Васькой? – удивился Платон.
– Да. Говорит, что так ему лучше разобраться, кто где, понимаешь?
– Вениамин, я ничего не понимаю, – решил сознаться Платон пусть даже ценой потери авторитета в глазах племянника. – Ни слова не понимаю.
– Ну, блин, днем Квака – это Квака, понятно? – Веня забегал по террасе, отчего Платону пришлось наклониться в качалке и вертеть за ним головой.
– Допустим. Не кричи. И перестань бегать.
– А ночью – телка зашибенная, глаз не отвести! Квакой же такую не назовешь? Илисой – тоже, потому что они как небо и вода!
– Какая вода?.. – совсем запутался Платон.
Остановившись, Веня с сочувствием посмотрел на него.
– Надеюсь, мыши тебе помогут. Гимнаст сказал, что в твоем тяжелом случае нужна теплая кровь животного. Врубись, Тони! Ночью Квака превращается в такую красотку, от вида которой у мужиков происходит разжижение мозгов. А теперь – и днем. И заметь – никаких облизываний!
– А эта.. как сказать?.. Квака, она куда девается, когда появляется красотка?
– Никуда не девается. Федор сказал, что они обе – это одно и то же.
– Одно и то же... А ты что думаешь обо всем этом?
– Я ничего не думаю. Я теперь дома не ем. И не пью, – уточнил Веня, вернувшись в качалку. – И комнаты проветриваю по два раза в день.
– Не ешь? Ну конечно, раньше такое случалось после облизывания фотографий, ты говорил. Ты думаешь, Илиса что-то подсыпает тебе и Федору в еду?
– После разборки я так не думаю. Шестерых взрослых мужиков так просто не обкуришь.
– А что Аврора? Что она думает на эту тему? – спросил Платон. – Она же тоже должна видеть эту красавицу!
– Аврора на эту тему ничего не думает. Говорит, что это всем нам божье наказание. Тони, я чего приехал. Сегодня утром она подошла и села ко мне на колени.
– Аврора? – ужаснулся Платон.
– При чем здесь Аврора?! – опять вскочил Веня.
Помолчав, Платон осторожно поинтересовался:
– А ты что?
Веня, судорожно вздохнув, крепко зажмурился и вместо ответа попросил:
– Тони, вернись домой, очень тебя прошу. Не знаю, чем ты заболел, но если тебе нужна теплая кровь, чтобы выздороветь, я привезу медвежьей, или львиной, если нужно. Какая от мышей польза может быть? Вернись, Тони, а то беда будет.
– Послушай, Веня, я не знаю, что тебе наговорил Гимнаст...
– Он сильно за тебя переживает, – перебил Веня. – Говорит, когда ты долго без работы, ты начинаешь страдать и бродить по ночам в поисках теплой крови. Сказал, что мыши – реальный вариант, потому что их продают в магазинах как корм для некоторых редких домашних животных. Крокодилов всяких.
Тут, конечно, Платон тоже не усидел в плетеной качалке. Походил, постукивая по перилам, словно проверяя их на прочность. Отогнал осу от графина. Посмотрел на Вениамина долгим изучающим взглядом.
– Медвежья наверняка лучше будет, – пробормотал Веня, съежившись.
– Несомненно, несомненно, – кивнул Платон. – А где ты возьмешь медвежью или львиную кровь?
– Это – запросто. В зоопарке, – удивленно пожал плечами Веня.
– Сядь, Вениамин, – попросил Платон. Дождался, пока племянник устроится удобнее. – Ты хочешь сказать, что можешь убить большое красивое животное только потому, что какой-то человек скажет тебе...
– Зачем же убивать? – опять перебил Веня.
– А как иначе?
– Как ты делаешь, – уверенно ответил племянник. – Завалить, надрезать вену на ляжке, собрать, сколько нужно, крови и заклеить ранку пластырем.
– Ага-а-а... – протянул Платон. – Завалить, а потом заклеить ранку пластырем...
– Гимнаст сказал, что ты такое иногда проделываешь с совхозным быком.
– С кем?.. – пошатнулся Платон.
– С быком-производителем из ближайшего совхоза. Я, конечно, – не ты, медведя голыми руками не завалю. Сначала придется выстрелить усыплялкой, Федька знает, как ею пользоваться – стрелял в обезьяну.
– И что?..
– Ничего получилось. Повеселились...
– Знаешь что, Вениамин. Ты возвращайся в Петербург. А я вскорости приеду. Завтра же и приеду, – решился Платон.
– Без базара? – прищурился Веня.
– Да. Я приеду. Соберусь, улажу кое-какие дела. И появлюсь.
– Значит, я могу не привозить сюда послезавтра еще сотню мышей?
– Э-э-э... Не надо. Не надо, родной. И зоопарк тревожить тоже не надо. Я, если приспичит, прогуляюсь, завалю быка... – Платон подталкивал племянника к выходу.
– А сегодня? Сегодня приехать не сможешь? – с надеждой цеплялся глазами за лицо дядюшки Веня.
– Сегодня никак не могу. Сегодня у меня девочки приглашены из эротического салона.
– Святое дело, – кивнул Вениамин.
Разыскав Гимнаста в гараже, Платон несколько минут стоял в полном ступоре, наблюдая, как тот крошит мышей на верстаке. Огромным ножом.
– Ты, Платоша, не смотрел бы... – попросил Гимнаст, вытаскивая из банки очередную неподвижную жертву.
В большом резиновом фартуке, в резиновых сапогах и толстых резиновых перчатках, Гимнаст смотрелся как профессиональный забойщик скота, или... Еще маска на лице, как у хирурга. Платон поежился. Всякое желание отыграться на садовнике за быка-производителя из ближайшего совхоза пропало.
– Не сердись, – подстерег его мысли Гимнаст. – Захотелось, чтобы ты поехал к ребяткам, навел там порядок, вот я и наплел Веньке всякой всячины.
– Завтра, – кивнул Платон, уходя.
– Ну, как знаешь, – разочарованно пробормотал Гимнаст.
В девять тридцать вечера на такси подкатили девочки из «Сакуры», а еще через полчаса подъехал старенький скрипач, который просил ни в коем случае не давать ему пить до «Ночной сонаты», а потом – можно, потом пальцы все равно устанут.
К половине одиннадцатого Платон застыл неподвижным божком перед курительницей, которую соорудил Гимнаст в большой столовой. Сквозь дымок он наблюдал за отточенными движениями маленькой, ярко раскрашенной женщины, подающей ему чай под «Аквариум» Сен-Санса в исполнении трезвого скрипача.
В это самое время – в десять тридцать вечера – Федор Омолов завалил своего брата с одного удара в висок. Было это в спальне Платона. Вениамин упал у кровати.
