– А если он не успеет? Третий покойничек за одни сутки – это для Платоши может быть перегиб!
– Опять – покойник? Я никуда не поеду! – ужаснулся Платон.
– Заткнись наконец! – крикнула Илиса Гимнасту.
– Платон должен быть в форме на своей обжираловке, – не успокаивается Гимнаст. – А он тогда будет совсем никакой.
– Тихо! – крикнул Платон. Дождался, когда из звуков осталось только тяжелое дыхание троих людей, и предложил: – Пусть Илиса скажет, что случилось.
– Адвокат в больнице. Он умирает. Скорей всего, не доживет до утра, – покосилась она на все еще чуть тлеющий фитилек свечи. – Нам позвонили, он просит тебя приехать. Он должен сказать что-то важное. Прошу, поторопись.
– Кока умирает? – не поверил Платон. – От чего?
– От полученных травм, несовместимых с жизнью. Одевайся!
– А где он получил эти травмы? – интересуется Платон, лихорадочно натягивая на себя рубашку.
– На улице он их получил, – путается в пуговицах его рубашки Илиса.
– Автомобильная авария?
– Нет. На него напали.
– И он хочет меня видеть?
– Очень! – уверила Илиса.
– А если... Если он умрет до моего приезда?
– Ты тогда, Платоша, не ходи на него смотреть, не ходи! Возвращайся быстрее домой. У тебя вечером очень важное дело, очень!.. – бормотал Гимнаст, надевая Платону туфли.
– Замолчи! Он не умрет. Он дождется Платона.
Подойдя к двери, Платон осмотрел Гимнаста и Кваку, в душе надеясь, что все можно отменить.
– Может, позвонить в эту больницу, узнать, как его состояние? – предложил он.
– Критическое! – заверила его Илиса. – Вот адрес больницы, – она засунула в карман его пиджака бумажку.
– А... А на чем я поеду?
– Твой джип во дворе.
– А?..
– Иди с богом, Платон Матвеевич, – перекрестил его Гимнаст, развернул и подтолкнул к открытой двери.
Сев за руль, Платон застонал – стойкий запах табачного дыма.
Стоя у окна в квартире Платона, Гимнаст спросил Илису:
– Почему он не заводит?
– Машина прокурена – чертыхается.
– Он так будет до утра сидеть проветривать! – нервничает Гимнаст.
– Не будет. Сейчас закурит и поедет.
– Закурит?.. Платон?
Рассерженный Платон некоторое время задумчиво смотрел на бардачок, потом открыл его. Початая пачка «Мальборо». Он вытащил сигарету и понюхал ее. Засунул руку в бардачок подальше. Пластмассовая газовая зажигался.
Первая глубокая затяжка замутила голову, но со второй пришло некоторое просветление.
В больнице ему предложили надеть халат – идти нужно было в реанимацию, но халат этот совершенно не налезал, тогда медсестра укутала одним халатом правое плечо Платона, а другим – левое.
Увидев Коку под капельницей, с забинтованной головой и одним глазом, смотрящим из повязки, Платон решил сразу воспользоваться предложенным медсестрой табуретом и сел, скривившись – давал о себе знать ушиб.
– Платоша... – счастливо прошептал Кока, пытаясь добраться до его руки своей, в ссадинах. – Я уж думал... Слушай меня внимательно. Я оставил распоряжения обо всем своем имуществе. Там в бумагах есть телефон дельного юриста, он тебе поможет с опекунством, он знает.
– С чем? – Платон наклонился пониже.
– Дети... Они тебе нравились, ты будешь хорошим опекуном.
– Кока, подожди...
– Не перебивай. Они знают – если меня не станет, нужно ехать к дяде Платону. Они тебя помнят. Обещай, что не сдашь их чужим людям. Им нужна семья, они такие ранимые. Верочка наблюдается у психиатра, смерть матери... Никаких чужих людей, обещай!
– Обещаю, – как в бреду прошептал Платон.
– Вот и хорошо, вот и спасибо... Потом оценишь, потом. Это тебе будет избавление от одинокой старости. Платоша... Ты – куришь?..
– Курю и пью дешевую водку. Кока, кто это сделал, ты видел?
– А, это... Это мне божье наказание. Я видел его глаза. В шлеме. Через стекло. Если уж он пришел оттуда, чтобы меня убить, это наказание...
– Кто это был?
– Ангелы на мотоциклах, с цепями. Я шел из клуба... Они кричали, что я гомик. Какой же я гомик, Платоша? – Кока задергался со странными звуками, напоминающими кудахтанье. Платон вскочил, потом догадался, что это подобие смеха.
– Сядь, Платоша. Я должен тебе рассказать. Сядь. Богуслав умер, когда меня увидел. Я ничего не успел сделать, он узнал меня и умер. Я думал посмеяться, унизить его, а он отдал концы.
– Что ты говоришь?..
– Гимнаст позвонил мне... Сказал, что Славка пьянствует в доме в Репино и хочет заказать дорогую проститутку, но чтобы... с экзотикой. Негритянку или японку. Бес попутал... Нет, не бес. Я всегда хотел отомстить ему, чего уж себе врать перед смертью. Это был шанс унизить его. Я им воспользовался.
– Ты приехал к Богуславу в виде...
– Не просто так. Не просто... Накануне он меня пытался снять в ночном баре. Я его сразу узнал, а он мне прислал сначала коктейль, а потом зеленую сотню, наколотую на ствол розы. Он меня пытался снять, понимаешь? Я чуть этим коктейлем ему в морду не плеснул, но бар дорогой, престижный, да и ситуация, согласись, марьяжная на тузах... А он говорит – люблю, говорит, высоких сильных женщин... Ох, Платоша, я, конечно, был в ударе – весь в перьях, в бриллиантах, но дал ему понять, понимаешь? Я дал понять! Прошептал – положишь меня, пойду с тобой. Он не понял... Подумал, что... да ладно. Когда понял, что я ему предложил армрестлинг, обиделся даже.
– Что ты ему предложил? – спросил Платон плохо двигающимися губами.
– Я его уложил, Платоша, вот это была сцена! Я дожал его руку до стола! А теперь думаю... Может, он поддался? Что-то меня тогда остановило, я отказался с ним поехать – проигрыш его. А когда позвонил Гимнаст, я был сам не свой. Сижу дома, прокручиваю эту сцену с борьбой и жалею – того не сказал, того не сделал!
– Ты поехал в Репино?
– Поехал, Платоша. А когда он... Когда он спросил, как меня называть, я сказал – «называй меня Кока, или Илюшка, как раньше». А все зря получилось... – глаз закатился.
– Кока! – Платон сжал безвольную ладонь.
– Да, зря... Я ничего не успел ему высказать, этой сволочи, шагающей по трупам и калечащей судьбы людей. Он умер от ужаса, представляешь?
– Представляю... – прошептал Платон.
– А все равно я тут лежу, умираю, но вспомню его рожу и... Женщина-мечта оказалась трансвеститом. Хоть одну мечту я ему испоганил. Но ты обещал! Дети – ты обещал!
– Не беспокойся, – убрал свою руку Платон.
– Лицо... мое лицо, – прошептал Кока.
Вернувшись домой, Платон, не разуваясь, в ярости прошел к себе в спальню.
Он стоял посреди комнаты, не в силах справиться с абсолютной пустотой внутри. Ничего не болело,
