историческую арену в несколько подновленном, а подчас и откровенна модернизированном облике. Мы еще обратимся к этому феномену.
Воздержимся от дальнейшего пересказа мифологии манихейства. В «троицах», «седмицах» я «вестниках», которые появлялись на фоне непрерывных стычек сынов человеческих с исчадиями бездны, легко запутаться, да и нет у нас непосредственной надобности в подобной детализации. Прервав историю миросозидания манихеев где-то на стадии образования животных и растений, мы подведем ее непосредственно к Адаму и Еве, которые остались порождениями тьмы, хотя в нечистой плоти библейских прародителей и пребывали частицы света. Для освобождения Адама от власти материи силы добра послали Иисуса, но не евангельского Христа, сына человеческого, а духа. Этот дух просветил плененный разум, освободил его от оков адского сна и открыл ему сияющие дали небес. Только теперь освобожденная мысль могла постичь основное таинство манихейского символа веры. Отверзтым очам Адама и Евы явился прекрасный, сотканный из света облик. Но скорбное лицо Христа, терзаемого хищниками, окружал беспросветный мрак.
Это было видение крестной муки, разлитого в природе божественного начала, обреченного на вечное страдание в круговороте смерти и возрождения. В каждом кровоточащем куске, в каждом сорванном плоде, в каждой растоптанной былинке всечасно и повсеместно стенала распинаемая плоть божества. Буйный дух исконных языческих мистерий так и рвался на простор из-под смиренной христианской вуали.
Гностический Иисус возвысил Адама, дав вкусить ему от «древа жизни», дабы уразумел человек всю беспросветность окружающего его мрака и увидел дорогу к спасению.
Отсюда и основополагающие принципы манихейства: защита души от всякой телесной скверны, самоотречение и воздержание, постепенное преодоление пут материи и окончательное освобождение заключенной в человеке божественной сущности. Здесь, как мы видим, Мани вплотную приблизился к индобуддийским представлениям о конечном слиянии освобожденной души с абсолютом.
Столь же сходны с буддийскими и налагаемые на манихеев запреты: мясо, вино, чувственные удовольствия и т. п.. Конечно, как и в других религиях, у «сынов вдовы» был собственный внутренний круг. Поэтому внешне громоздкий и варварски-фантастичный космогонический миф может иметь и другое, более утонченное, предназначенное для посвященных истолкование. «Матерь мира» толкуется в этом случае уже как «душа мира», как первобытная мысль высшего существа, как небесная софия александрийских гностиков. Она слишком чиста и бесплотна, чтобы непосредственно соприкоснуться с материей, и потому посылает на борьбу с тьмой свою эманацию в образе первого человека. Когда же у него недостает сил для победы в смертельной схватке, на помощь приходит искупитель, животворящий дух, освобождающий мысль от материального плена. Но даже в таком «облагороженном» виде в манихействе явственно проглядывает солнечный культ с его экстатическими мистериями в честь Митры. Подобно тому, как буддийские монахи образом жизни и строгостью запретов отличались от простых прихожан, последователи Мани делились на два резко разделенных класса: «избранных» и «слушателей». Последние только обязывались воздерживаться от идолопоклонства, лжи, волхвования и пролития крови, тогда как жизнь «избранных» была опутана бесчисленными табу.
В соответствии с идеей полного отражения друг в друге законов земли и неба община «избранных» строилась на принципе пятиступенчатой иерархической пирамиды. На вершине находились «учители кротости», затем шли «сыны видения» - епископы, «сыны разума» - пресвитеры, «сыны тайны» и аудиторы.
Августин называет 12 учителей и 72 епископа, остальных «избранных» было также не очень много.
Культ манихеев отличался строгостью, простотой и состоял в основном из молитв и песнопений. Это существенно облегчало тайное распространение религии. Основная мистерия «сынов вдовы» посвящалась распятому вероучителю и приходилась на март. Позднее, уже под влиянием христианского культа, они справляли обряды, похожие на крещение и причащение, что еще более помогло им приспособиться к обрядам официальной церкви.
Сектанты, спаянные строгой дисциплиной и тайными ритуалами, выступали под знаменем изначального христианства, которое будто бы хотели восстановить во всей его первобытной чистоте. Но римская церковь сразу же ополчилась на раскольников, пришедших из ненавистной Персии. Кодекс, принятый при римском императоре Феодосии Первом (379-395), наполнен многочисленными законами против манихеев, которых преследовали по всей империи.
В конце IV века «сыны вдовы» появились в Испании и на севере Африки. При матери византийского императора Анастасия Первого (491-518), покровительствовавшей сектантам, манихеи распространились по всей Византии, но последовавшие вскоре гонения заставили их уйти в подполье.
Переменив название и эмблематический язык, они покинули насиженные места и, как некогда Мани в пещере, исчезли с глаз сильных мира сего. Пройдут века, прежде чем в Болгарии, а затем и в Чехии появятся неведомо откуда пришедшие богомилы - духовные предшественники катаров. Эти наследники павликиан и евхитов понесут манихейскую ересь в Ломбардию и Прованс. Разрушение Рима и основание «града небесного», как о том сказано в Апокалипсисе, было их тайной целью. Продвигаясь по городам и весям к лазурным берегам Средиземного моря, богомильские проповедники заронили искры, которые вспыхнули через века и разгорелись вселенским пожаром. Их вещее слово было подхвачено гуситами и виклифистами, расчистившими путь Реформации. «Совершенные» альбигойцы бесстрашно шли на муки, не смея, однако, осквернить себя прикосновением к оружию. Зато чешские табориты смело взялись за мечи и алебарды, когда «силы тьмы» в образе инквизиторов и ландскнехтов «Священной Римской империи» двинулись на них войной.
В XI веке ересь патаренов (разновидность богомильства) уже завоевывает Италию, учение альбигойцев овладевает Аквитанией, зачарованной «веселой наукой», в Орлеане и Фландрии тоже возникают манихейские секты.
Очевидное торжество манихейства нельзя, однако, рассматривать как очередную победу Востока над Западом. В конце концов христианство тоже было занесено в Рим из восточных пределов империи, а учение «сынов кротости» вобрало в себя космогонические представления эллинских натурфилософов. Противопоставления Востока Западу и, как следствие, обособление христианства изначально бессмысленно. Отсекая явление от его истоков, можно лишь сделать загадочными очевидные вещи, но не разрешить подлинные загадки. Не магические семена зороастризма способствовали расцвету манихейства, но прежде всего подготовленная к приятию его религиозная почва Вавилона, а затем и Европы. Разве сама католическая церковь, рассматривавшая мир как арену непрерывной борьбы бога с дьяволом, не способствовала развитию дуализма? Разве аскетическая мораль, монашество и возникшие на святой земле ордены не проложили дорогу одетым в черные рубища «совершенным»? Для простого народа катары ничем не отличались от госпитальерских эмиссаров, от нищенствующих монахов, несущих в массы незамутненное слово господне. Не только неграмотные крестьяне, но и католические епископы, торгующие индульгенциями и церковными должностями, не усматривали на первых порах ничего экзотического в новой секте. Кто только не прошел по мощенным еще римлянами дорогам Европы? Арнольдисты, вальденсы, теперь патарены, павликиане, катары - несть числа. Тем более что манихеи всюду проповедовали простые, набившие оскомину истины: любовь к ближнему, аскетизм, христианскую добродетель. Завербованного в секту неофита неторопливо и осторожно увлекали все дальше от догматов папской церкви. Манихейские таинства преследовали две цели: незаметно изменить стереотипные привычки и мировоззрение новичка, а затем научить его условному языку манихеев, требовавшему кропотливого и долгого обучения под Руководством наставника. Далеко не каждый допускался до этой ступени. Те, которые «возвращались назад», так и оставались в лоне католичества, не вкусив новых таинств. Добрые христиане и искренние сторонники «реформ», «чистоты», «упрощения», они шли на костер, даже не подозревая об истинной сущности инкриминируемой им ереси. Так было, например, в Орлеане, где в 1022 году с первыми катарами взошли на костер и их искренние приверженцы. Однако лишь «совершенные» знали, что за разговорами о церковной реформе скрывается идея совершенно иной, противостоящей католичеству, церкви. К XII веку в Европе уже сформировались иерархические общины со своими епископами и даже папой, истинным «викарием Петра», который, согласно некоторым источникам, скрывался где-то в Боснии. Соединив полярности католицизма и манихейства, христианский дуализм Запада с зороастрийским дуализмом Востока, катарское учение окончательно уравняло в правах бога света,
