Третьи петухи когда еще пропели? Девушка всю ночь сидит и ждет! А ему надо айбасов каких-то изгонять.
- Все они такие, - отмахнулась Сова. - Думаешь, у американца этих айбасов не будет? Или у Кольки Волкова? Айбасы будут и айбасицы…
- Что же делать, бабушка? - спросила Оксана с тихим отчаянием.
- А вот что, дочка. Слазь-ка в подпол и достань меду. Там у деда банка стоит, в прошлом году в разведку ходила и видела. Старый такой мед Что-то мне сладенького захотелось.
Оксана безропотно и как-то отстраненно открыла люк, приподняв подол, ступила на лестницу, но едва спустилась по пояс, как замерла.
- Там кто-то есть! - вымолвила с ужасом, боясь шевельнуться. - Меня за ноги схватил…
- Весь в деда, гад, - буркнула себе под нос Сова и уже громко спросила: - Да кто там тебя схватит-то?
- Не знаю… Держит. И руки горячие.
- Горячие - значит, не покойник. Лезь, меду хочу! Оксана спускалась так, словно сходила в кипяток.
И только голова ее скрылась, бабка вскочила и закрыла западню, надвинув на нее старый, броненный толстой яловичной кожей сталинский диван. Внизу послышался сдавленный голос, однако Сова уже была за порогом. Она навесила замок на дверь, схватила лопату и ринулась к сортиру.
- Я сейчас все ходы-выходы завалю! - И стала метать землю в мужскую половину. - Все окна перекрою от айбасов! От всяких арсанов, мать их в кириккитте! Я вас замурую от всякой нечисти, эрын их побери с чумпой вместе! И не выпущу, пока не поладите!
Глава 9
Все утро Волков тупо просидел в святилище таможенного храма, пытаясь осмыслить, что же произошло. Разум не подчинялся, вилял, как колесо детского велосипеда, разбитое в «восьмерку», отказывался воспринимать действительность, как не воспринимает ее приговоренный к смерти, идущий на плаху. Сознание сжималось в комок и заклинало, что все это произошло не с ним, а с кем-то другим, и еще есть надежда…
Однако и этот трепещущий огонек погас, когда на горизонте братковской таможни появился узнаваемый за полверсты образ Тамары, на сей раз обряженный в строгий деловой костюм и увенчанный свежей, высокой прической. Женщина двигалась с неумолимым напором, словно тяжелый бомбардировщик, решившийся на таран сторожевой башни.
И тут длительное леденящее оцепенение внезапно сменилось на протест, и вмиг стало жарко. Мыкола испытал бойцовские ощущения тореадора перед тупой, рогатой и разъяренной силой. Если уж завязался смертельный поединок с судьбой, то надо стоять до конца ! Он покинул башню и спустился к воротам, чтобы встретить неотвратимый рок лицом к лицу. В последний момент увидел спину поспешно бежавшего со своего поста Шурки Вовченко. Прапорщик же Черно-бай, как и положено, оставался на месте и уважительно козырнул судебному приставу. Когда же она миновала российскую таможню, Волков разглядел, что вместо привычных
судков с завтраком в ее руках была деловая папка. Мало того, Тамара Шалвовна проследовала мимо него с гордо поднятой головой и будто бы не заметила!
Мыкола проводил взглядом ее широкую корму и некоторое время стоял обескураженный и возбужденный - как если бы обреченный на заклание бык бежал с арены, даже не взглянув на красный, дразнящий плащ.
Такое поведение теперь уже бывшей сожительницы можно было истолковать по-разному, однако затылок опахнуло предчувствие, что еще не все потеряно. Пан Кушнер хоть в гневе и прогнал его из резиденции и отстранил от охоты на мутанта, однако слово свое держал и, вероятно, дал взбучку своей сестрице за позор в ночном клубе. И вопрос с их дальнейшими отношениями решил однозначно, несмотря на свои родственные чувства. В любом случае, Сильвестру Марковичу нужен свой человек на таможне, а значит, на этом рубеже можно закрепиться, выстоять и, набравшись сил, пойти в контратаку.
Примерно через час Тамара Кожедуб прошествовала в обратную сторону, и могучая ее поступь, усиленная сводом башни, еще долго стояла в ушах, словно отбивая ритм мыслей: куда она ходила, зачем и к кому? Явно не по служебным делам, прижучить, например, какого-нибудь зарубежного кредитора или неплательщика алиментов - тогда бы надела форму.
Покуда Волков гадал, что бы это значило, на таможню приволокся его родной отец. После разоблачения в резиденции он был сдан в районную милицию для установления личности, поскольку никаких документов не имел, а там - острижен наголо, побрит, сфотографирован, после чего проверен по всяческим учетам. Выяснилось, что прежде он задерживался органами много раз, и убедиться в том, что это на самом деле давно пропавший Семен Волков, оказалось проще простого - через обыкновенную дактилоскопическую экспертизу. Правда, было известно, что Волков-старший после травмы утратил дар речи и мог лишь ругаться, но говорливость пойманного бомжа отнесли к терапевтическому действию времени либо неожиданному результату снотворного выстрела - в общем-то, об этом не особенно и задумывались. А поскольку за стариком никакого криминала не числилось, да и в милиции хорошо понимали, чей это отец, ссориться с таможенником не захотели и отпустили на волю.
И вот он явился на таможню, как наказание.
- Колька! - заорал от шлагбаума. - Выпить дай ! Сбегай, водки принеси! Водки хочу!
Явление папаши из небытия Мыкола встретил с чувствами смутными, поэтому зазвал его в башенный офис, налил сто граммов, хотел уже отвести к себе в квартиру и уложить спать, однако родитель заартачился:
- Никуда не пойду! Да здесь у тебя лучше, чем на вокзале!
Уложить его на диван не удалось никакими уговорами, отец взбодрился и, всю жизнь будучи вольным, как кот, пошел сам по себе. Волков думал, он исчезнет с таможни, но когда спустился из башни, пришел в ужас. Оказывается, па-пашка подобрал картонную коробку, сел на асфальт возле шлагбаума и уже собирал милостыню. В обыденное время через таможню ходили в основном бабульки друг к другу в гости, мелкие торговцы с сумками, проезжали туристы и совсем редко - иностранные фуры с опломбированным грузом. В общем, подавать особенно было некому, однако стриженный налысо старик-побирушка сразу же привлек внимание. В Братково давно забыли про бабника Семена, и тут, ясное дело, заинтересовались - кто такой, а он и не скрывал ничего, даже напротив, в подробностях рассказывал свою историю и уже собрал вокруг небольшую толпу бездельников.
По инструкции нищенствовать в зоне контроля строго запрещалось, поэтому Мыкола вздумал увести отца насильно и запереть в башне, но тот мгновенно взбунтовался:
- Ты пошлину собираешь?
- Я согласно закону.
- А я тоже пошлину беру! Не твое дело мне указывать! Будь он простым бомжем, Волков сдал бы его в милицию,
и все, но тут как бы ни было - отец родной! И ведь люди кругом!
- Давай я тебе лучше еще водки дам, - предложил он. - Пойдем!
- На что мне твоя водка? Сам заработаю!
- Здесь побираться запрещено!
- Колька, да ты не бойся, я с тобой поделюсь. Вечером! Мыкола спорить с родителем больше не стал, а подгадал
минуту, когда поблизости никого не будет, заломил руки и, несмотря на сопротивление и крик, увел в комнату личного досмотра, где имелись решетки на окнах и стальные двери.
- Отца родного! В клетке держать?! - орал тот. - Ну ты и гнида, Колька! Надо было тебя еще сопляком
