- Ни разу не надёванное… Оно, конечно, если в порошке отпарить да постирать - ничего, и под венец можно. Хочешь, подарю?
- Сама как же? Вдруг у дедушки тоже в голове прояснится? И жениться захочет?
- Это у него прояснится? Да его хоть искупай в йоде! Нет уж, видно, не надеть мне белого платья! Сама справила, все кружавчики пришила. От наволочек еще довоенных. А по подолу - так от немецких штор. И покрой, видала? Этот самый Версачин увидел бы, так обревелся… Возьми? Может, тебе когда пригодится? Только вот нафталином провоняло, постирать бы…
- У меня свое есть! - Оксана достала из медицинского баула свадебное платье. - С собой прихватила, на всякий случай. А вдруг? Правда, формалином разит и йодом закапано. Но с изнанки, так не видать.
Старуха благоговейно взяла ее платье, вытянула губки:
- Полудурки же они! Ничего не понимают в женской красоте! Тебя нарядить - принцессой будешь!
- Они другое только и понимают! - И прикинула на себя бабкино платье.
- Это они понимают! Еще как понимают, кобели! Чуть что - заводили носом…
- Говорят, горб можно на печи полечить, - сказала Оксана. - Разогнуть мужика, придавить к горячим кирпичам и подержать. Народный метод лечения. Позвоночник разглаживается, как тряпка.
- Ну?! Не слыхала ! А что? Можно попробовать. И еще йодную сетку…
- Если на все тело, то и мертвого поднимешь.
- Испыток не убыток, - одобрила бабка и бросила в таз свое свадебное платье, - хуже не будет, если к кирпичам… Может, и твое постирать?
- Примета плохая…
- А я не верю в приметы. Пойду в баню, воды нагрею…
Оксана постучала каблучком по полу, позвала завле-кающе:
- Юрко, а, Юрко! Хочешь на печь? Я тебя разгибать буду. И отогревать. Тыала хотун?
- Хотун, - отозвался тот. - Окосана, ты большой шаман, великий. Но йодную сетку на все тело, это же щекотно…
Сова рот прикрыла рукой, прихватила таз и покинула хату…
Джон подъехал на инвалидной коляске к таможне. Народ свободно валил в обе стороны, волоча за собой сумки на колесиках, тележки, тачки, нагруженные товаром. Колонны грузовиков, сигналя, беспрепятственно проносились туда-сюда, и никто не удосуживался даже посмотреть вверх, где развевались государственные флаги. И только один Джон глядел в небо, потому что ему ничего не мешало. Неподалеку от КПП он подобрал картонную коробку, оторвал крышку и, сделав надпись на трех языках, повесил себе на шею. А саму коробку поставил у ног и, дабы скорее овладеть речью, довольно разборчиво и с восторгом повторял пока что всего несколько фраз:
- Помогите человеку без гражданства! Меня зовут Ваня! Контрабандисты его не замечали, однако все- таки кто-то
бросил яблоко. Он схватил, вытер о штаны и стал есть, взирая на голубей, которые оккупировали пространство в пустых глазницах башни. Не зная нужных слов, он выражал восторг теми, которые уже выучил:
- Подайте раненому! - И махал птицам. - Я русский Ваня!
Тут на таможне появился Дременко. Он шел навстречу людскому потоку, толкаемый отовсюду, показывал всем и каждому батьковские галифе и пытался что-то спросить, но его не слушали. Увидев американца, голова пошел на таран и пробился сквозь толпу:
- Сэр Джон! Вы же слышали, батько Гуменник обещал меня в Раду назначить!
Джон узнал его, обрадовался и счастливо сообщил:
- Меня зовут Ваня! Я человек без гражданства!
- Батько обещал назначить! - Тарас Опанасович потряс штанами. - А его убили! Вы меня понимаете? Можете подтвердить?
Американец согласно закивал, но поддержать тему - словарного запаса не хватало. И получилось то, что получилось:
- Пожертвуйте на пропитание! Я русский Ваня! Дременко бросил ему монету и показал галифе:
- Батьку Гуменника вбылы! А вин дав обицянку прызна-читы мене депутатом. Вы же ж чулы, мистер Странг!
Джон еще совсем не понимал местных диалектов, поэтому в ответ лишь улыбался и произносил комбинации из знакомых слов:
- Подайте человеку без гражданства! Тарас Опанасович беспомощно огляделся:
- Гей, люды!… Хто поручиться? Батько пообицявся, а його вбылы…
И пошел опять наперекор потоку.
На этой стороне больше никто не подавал, поэтому Джон вместе с колонной машин переехал в сопредельное государство и снова установил емкость для подаяния.
- Помогите нуждающемуся человеку без гражданства! - постепенно усложняя фразы, осваивал он великий и могучий язык. - Я москаль Ваня! Пожертвуйте на пропитание! Я очень люблю Россию!
А ему все равно не подавали, но не из скряжести, подлой жадности или равнодушия. Просто машины и люди, устремленные в едином порыве, горбились под тяжким грузом товара и не могли поднять головы, чтоб посмотреть вокруг себя. Но Джон ничуть не отчаивался, ибо испытывал ни с чем не сравнимое чувство свободы.
Он снова переехал через контрольную зону со своей коробкой и протянул руку:
- Я хохол Ваня! Человек без гражданства хочет кушать. Я очень люблю Украину!
Но и в бане Курову поспать не дали. Он проснулся от парной жары, хотел возмутиться и увидел Сову, которая самоуглубленно стирала что-то в ванне, заполненной мыльной пеной. И сама разрумянилась, раздобрела и распарилась, как зачерствевшая горбушка белого хлеба на пару. Старый партизан сразу же заподозрил неладное: бабка наверняка затеяла стирку, чтоб его соблазнить, но не удержался от своих привычек, осторожно встал и, зайдя с тыла, схватил ее за бока. Так, без задней мысли, чтоб испугать и повеселиться. Но тут же получил мокрой тряпкой по физиономии.
- Ты чего это такая неласковая? - утираясь, спросил он.
- А вот женись на мне, тогда и ласковая буду!
- Ты что, на закате-то лет? Народ смешить. Невеста!
- В грехе с тобой больше жить не стану! - заявила Сова. - Вон, говорят, даже крестник твой законным браком сочетался с Тамаркой. И сейчас она Волкова стала. Внука женим! А сами холостые… Нет, вот постираю - и границу восстановлю!
- Старые мы, нам скоро скважины под стеной пробурят. А ты вон куда собралась!
- А рано мне еще в скважину, потому как замужем не была! Одного разу никто не взял! Покуда не выйду да не поживу всласть, ни за что не умру!
Бабка вывалила белье в таз и стала полоскать, показывая всем своим отстраненным видом полную независимость. Дед покряхтел и сел на лавку.
- Ну, беда! Кругом такое творится, а она - замуж! Я тоже ни разу еще не женился, так и мне не помирать, что ли?
- Как хочешь!
- Потом, как это? Первый раз жениться - и на старухе? Обидно…
- Я тоже за старого деда не пойду! - отпарировала Сова. - Сдался ты мне! Помоложе найду!
- Ох ты какая! Кто ж тебя возьмет?
Сова же прополоскала, отжала и пошла на улицу, развешивать. А Курова так ее дерзость завела, что он поплелся за ней. И глядит - бабка какое-то белое, с кружевами, платье на веревке прищипывает.
- Это что у тебя такое? Ни разу в нем тебя не видал…
- И не увидишь!
- Подвенечное, что ли?
- Не твое дело!
Дед походил кругами, поводил носом, затем крадучись понюхал платье:
- Все равно нафталином пахнет…
- Еще бы! Столько лет в сундуке пролежало. Не нафталин - моль бы еще в Якутии почикала.
