камера. Маленькие лапки беспокойно перебирали песок.
Его можно было принять за ночной кошмар. Но еще не погас день, светило солнце, струился над песками горячий воздух. И апокалиптический зверь выглядел несуразной карикатурой и не внушал особого опасения.
— Кто это? — повторил Мергенов.
— Дайте ружье! — шепотом сказал Игорь Петрович и сунул руку в задний карман брюк, — Это татцель…
В этот миг шипение стало невыносимо пронзительным. Из зубастой пасти вылетела тонкая струя слюны или яда, по «бревну» пробежала дрожь, и зверь, блеснув белым брюхом, кинулся вперед пятиметровым прыжком.
Мергенов закричал и помчался прочь. Он услыхал, как сзади щелкнуло коротко и сухо, точно пастуший кнут. Щелкнуло второй раз, третий, четвертый. Он хотел оглянуться, но запнулся и упал. Жгучая боль рванула живот. Раскаленная игла прошла сквозь все тело и остановилась у самого горла. Потом игла исчезла, и горячая тьма на минуту помутила сознание.
Когда Мергенов очнулся, рядом, с пистолетом в руке, стоял Игорь Петрович и недоуменно смотрел на него.
— Вы что, ушиблись?
— Я… Я не могу…
— Что вы там шепчете?
Мергенов лежал, скорчившись, на боку и трудно улыбался виноватой улыбкой. Очки его свалились при падении, и на лице вместе с болью отражалась детская беспомощность близорукого человека.
— Вот Харут так Харут! — возбужденно сказал Игорь Петрович. — Пару добрых картечин в него бы всадить, а не из этой хлопушки.
— Дайте попить…
— Вставайте! — сказал Игорь Петрович и снял с пояса флягу.
Мергенов пил долго и жадно, вода громко булькала у него в горле.
— Вот… — сказал он извиняющимся тоном. — Почти всю…
— Ничего. Воды здесь в избытке. Да вы вставайте, довольно валяться!
— Не могу… Живот…
— У меня тоже живот! — рассердился Игорь Петрович. — Будет вам кукситься. Держите руку!
— Боюсь…
— А мы полегоньку.
— Больно… Ой!..
— Так… — тихо сказал Игорь Петрович и еще тише повторил: — Так… Я же вам говорил: выбросьте ее к черту…
Мергенов снизу вверх смотрел на Игоря Петровича, а тот, страдальчески морщась, смотрел на живот Мергенова, где, выступая на две ладони над рубашкой, торчал конец деревянной «рапиры».
— Плохо? — спросил Мергенов. Его глаза, просветленные болью, ярко блестели. В их мерцающей слезами глубине Игорь Петрович видел ужас конца и крик, страшный в своем неистовом безмолвии крик: «Жить!»
Он отвернулся. Еще с фронта ему были знакомы бескровные, безобидные на вид ранения в живот. Человек смеялся, шутил, грозился встать через два дня в строй, но он был уже мертв и не понимал этого…
Завтра здесь будут геологи. Но они бессильны помочь. Единственная помощь — немедленная операция, которую некому делать.
…Нарезав синих веток, Игорь Петрович устроил над Мергеновым некое подобие шалаша.
Мергенов молча наблюдал за работой, прислушиваясь к дергающей боли в животе. Все происходящее вокруг воспринималось краем сознания, но он слабо улыбнулся, когда Игорь Петрович положил последнюю ветку в свое архитектурное сооружение.
— Чатма…[20]
— Что вам? — не понял Игорь Петрович.
— Чатма… Шалаш свой так… чабаны называют.
— А-а… Вы пока лежите… Я вас кителем прикрою…
— Да мне не холодно…
— Ничего, ничего… Это не помешает… Вы полежите, a я посмотрю, может быть, на ужин что попадется.
Он взял ружье и пошел вдоль деревьев, огибая лес. Собственно, затея с ужином была явной бессмыслицей, но надо же было что-то делать.
Незаметно исчезли бодрость и энергия. Вялые мысли тыкались во все стороны, как слепые щенята. Это было обычное состояние депрессии с последующей тупой злостью, которое охватывало его и раньше, когда судьба неожиданно ставила подножку.
Из-за деревьев появился похрюкивающий дикобраз. Почти не думая, Игорь Петрович выстрелил. Дикобраз упал, заскреб лапами. Взъерошенные иглы его опали.
Игорь Петрович потрогал убитое животное, укололся, вспомнил о царапине, которую сделал Мергенов, но ее не было. Он недоверчиво осмотрел одну руку, потом вторую, пожал плечами: ничего!
— Что попалось? — спросил Мергенов, когда он притащил трофей к шалашу.
— Дикобраз. Есть хотите?
— Нет, не хочется.
Голос Мергенова был довольно бодрый. Что ж, так оно и происходит: человек умирает, не веря в то, что умрет.
— Вы знаете, мне кажется, что боль утихает.
— Вам кажется… — пробормотал Игорь Петрович и подумал, что водянистые каучуковые ветки гореть не станут. Они в самом деле долго не хотели загораться и вдруг сразу вспыхнули ослепительным зеленоватым пламенем.
— Откуда свет? — полюбопытствовал Мергенов из шалашика.
— Синий саксаул свой характер показывает.
— Крепко! Почище электрического! Игорь Петрович, а какая это зверюга на нас выскочила?
— Харут.
— В самом деле?
— А в самом деле похоже на татцельвурма, только очень уж крупный экземпляр.
— Никогда не видел такого.
— А вы спросите, кто его видел. Никто и не видел. В свое время ходили слухи, что живет он в Альпах и каньонах Аризоны. Но слухи не проверенные. По крайней мере, в руки ученым этот «пещерный червь» не попадал.
— Почему пещерный? Здесь же нет никаких пещер…
— Нет? Пожалуй. А там кто его знает, что здесь есть и чего нет.
— Игорь Петрович, я хочу вам еще сказать… — нерешительно начал Мергенов.
— Я слушаю.
— Только вы не смейтесь… Я ведь видел овцу!
— Какую овцу?
— Ну, ящера, про которого вы рассказывали, — помните? Диноцефала.
— Во сне, что ли?
— Наяву. В то утро, когда рогатая гадюка проползала. Я еще хотел вам показать, да он уже пропал. Может, это мираж был?
— Какой еще мираж на рассвете! Приснился вам диноцофал. Наслушались моих рассказов, вот вам и
