она была в последнее время такая нервная…
– Это решено. Я собиралась сказать тебе раньше, - услышал он.
Значит, ошибку нашла она сама. Значит там действительно была ошибка…
Володя сделал в Надиной работе один раздел по теории вероятности-это была его специальность. Остальные расчеты она делала сама. И это была очень новая область… Он помнил все сорок конечных уравнений. Но, значит, там все-таки была ошибка, раз она так…
Сегодня утром он сидел в своем кабинете перед двумя молчащими телефонами, Сидел и представлял себе Надю со статьей Откинса: как она достает статью из конверта, проглядывает…
– Владимир Александрович, я хотела сказать вам…услышал он.
Как жаль, что не принято закрываться в кабинете на ключ.
– Слушаю вас, Станислава Мстиславовна.
– Мне говорили, что в связи с делом Надежды Андреевны у лаборатории будут крупные неприятности.
– С делом? Что вы имеете в виду?
– Разумеется, это ее пресловутое открытие… Сенсационные выводы, поспешная публикация. И когда после этого доказано, что это всего лишь простая, чуть ни арифметическая ошибка…
– Это не доказано.
– Да?
– Уверяю вас.
– Владимир Александрович! Я так рада!… А я не спала всю ночь, все думала: 'Бедная Надюша! Понятно, почему она стала такая нервная…' Я просто больна была от огорчения. Вы меня вылечили, Владимир Александрович… И у дирекции не будет причин к недовольству… Я так рада… В самом деле…
– Извините, Станислава Мстиславовна,-сказал Володя.- Я спешу.
Спешить ему было некуда. Просто осточертела уже эта комяата с легко открывающейся дверью и молчащими телефонами…
А ведь статья Откинса пришла только вчера. И в институте она имелась как будто только в двух экземплярах. Один он запер в стол, в самый, нижний ящик. А другой послал Наде.
– Доброго здоровья, Владимир Александрович!
'Ну вот, опять не успел выскочить',-подумал Володя.
– Здравствуйте, Евгений Петрович.
– Извините, что задержу. Я хотел поинтересоваться насчет Надежды Андреевны.
– Да?
– Надежда Андреевна, как вы знаете, позволила себе всенародно объявить, что я вот уже двадцать лет жую одну и ту же жвачку… одну и ту же, видите ли, жвачку прописных истин… Ей, видите ли…
– Это очень неприятная история,- перебил Володя.- Но ведь это было так давно. Мы все принесли вам тогда свои извинения. Но я еще раз прошу вас извинить Надежду Андреевну, она сожалеет…
– Не стоит труда. Она сказала, видите ли, что не любит дураков…
– Она сказала это вам?
– Не мне. То есть не прямо мне. Но я…
– Вы хотите, чтоб я переговорил с ней?
– Уже не хочу. Я понял причину ее повышенной нервозности. Я только хотел получить от вас подтверждения. Это правда?
– Что именно?
– То, что она опубликовала неверные выводы и поставила всех нас в пренеприятнейшее положение. Видите ли, ложный результат-и все это ради минутной славы!… Подумать только!
– Между прочим, Евгений Петрович, работу Веселовой подписал к публикации именно я, как начальник лаборатории, так что…
– Ради бога, дорогой Владимир Александрович!… Вы так еще молоды. Вы были введены в заблуждение… Я далек от мысли…
– А перед этим работу одобрил Ученый совет, членом которого являетесь и вы, Евгений Петрович.
– Лично я на этом заседании не присутствовал. Сие отмечено в протоколе.
Теперь Володя мог наконец сбежать. Но он мало выиграл от бегства. Потому что ведь в кабинете на столе остались стоять два телефона. И по любому из них могла позвонить Надя… В общем-то это было удачно, что она как раз взяла свои отгулы. Статью Откинса она должна была получить сегодня с первой почтой. И теперь вотвот позвонит… Он прогуливался мимо своей двери… Коридор был пуст. Вдруг в нем возник сам собой Смирнов заместитель начальника отдела кадров. Он приближался странными, неслышными шагами.
– Владим Санычу большой привет!
Он подошел вплотную. На правой стороне его лба белела шишка. Странная шишка. Он пришел в институт уже год назад, а Володя все никак не мог привыкнуть.
– Я слыхал, у вас в лаборатории нервная обстановочка? - поинтересовался Смирнов полушепотом.
Шишка на лбу шевелилась при каждом слове. Володя с трудом оторвал глаза.
– Да? - удивился он.- Интересно. А я что-то пока не слыхал.
– А вы зря обижаетесь, Владим Саныч. У вас в общем-то-, здоровый коллектив, но…
– Но?…
– Мне говорили, ваша Веселова человек нервный, болезненный… Скажите, когда вы узнали, что у нее шизофрения? А?
– Что?… Вы, извините, шутите?
Шишка на лбу раздулась и вдруг стала лиловой. Смирнов погладил ее толстым указательным пальцем.
– Шучу, шучу, Владим Саныч… Но тетка ее уж действительно того… Говорят, тетушка-то в больнице и это у них у всех-семейное… А что это ваша Веселова напутала там в, как их, расчетах?…
– Кто вам говорил?
– Да вы не волнуйтесь. Вы…
– Я и не волнуюсь. Но хотелось бы узнать, Федор.Викторович, кто сообщил вам все эти мерзости?
– Я бы на вашем месте, дорогой Владим Саныч, не выражался так уж неосторожно. Мне говорили честные люди. Те, что болеют за институт… Да! А то что-то многовато развелось у нас этих, как их, теоретиков…
– Спасибо за совет,- сказал Володя отходя.
Телефоны молчали. Он представил себе Надю, как она сидит со статьей Откинса на коленях. Ей пора бы позвонить. Вот сейчас.
Звонок!
– Пегин… Пегин слушает!
– Владимир Саныч! Я из машбюро.
– Кто?
Это была всего лишь Мартова. Голова у Володи как-то отяжелела.
– Слушаю вас, Тамара Сергеевна.
– Сдали в печать месяц назад… не будет готово… срывается срок… не хочет для нас печатать…
– Простите, я не расслышал. Кто не хочет печатать?
– Я же говорю, начальник машбюро Харитонов. Это же просто безобразие, Владимир Саныч! Он говорит, что от теоретиков вообще нет никакого толку. И что он получил команду печатать для нас в последнюю очередь.
– Команду? От кого?
– Не говорит от кого. И еще, Владимир Саныч, он говорит, что все равно мы все путаем.
– Спасибо, Тамара Сергеевна,-сказал Володя.-Я займусь этим сам.
Было без трех минут шесть. Потом - без одной, потом - шесть минут седьмого. Володя медленно надел плащ. Повернул ключ в замке, последний раз прислушиваясь из-за двери-не позвонит ли… Собственно идти ему было некуда, потому что там, дома, тоже ведь телефон, такой же зеленый и- немой. А он не мог больше играть в эту телефонную молчанку.
