взгляда поэта.
– И она передернулась, как в оркестре мотив, – насмешливо прошептал он и перекатил папиросу в другой угол рта. – Я тоже прикуплю. Три штуки.
– Извольте, – ответил на это немец и, прищурив глаза, внимательно посмотрел на Маяковского.
3
Набросив на голые плечи шаль, Лиля подошла к столу, взяла папиросу и закурила. Посмотрела в окно. На улице было темно, падал снег.
– Снег идет, – сказала Лиля тихо.
В темноте у нее за спиной скрипнула кровать. Андрей подошел сзади и обнял ее за талию.
– Ты моя, – тихо сказал он и поцеловал Лилю в шею.
Лиля поежилась.
– У тебя холодный подбородок, – сказала она. – И ты колешься.
Руки Андрея легли ей на груди.
– А ты теплая, – сказал он. – Ты мой теплый зверек. Ведь мой?
– Твой, твой, – откликнулась Лиля и затянулась папиросой. Вспыхнувший огонек осветил ее белое, холодное лицо с горячими пятнами глаз.
Андрей провел губами по ее щеке, поцеловал в мочку уха. Лиля снова поежилась, улыбнулась.
– Перестань. Щекотно.
– Я тебя люблю, – сказал Андрей. – Я очень тебя люблю, понимаешь? Я бы все отдал, чтобы каждую ночь целовать твои губы.
Лиля зашептала, задумчиво, холодно:
– Значит, тебе понравилась эта ночь? – спросила она, усмехнувшись.
– Шутишь? Милая, это самая счастливая ночь в моей жизни!
Лиля повернулась к Андрею, обхватила пальцами его подбородок и повернула его лицо так, чтобы на него падал свет от уличного фонаря. Вгляделась в его глаза.
– Молодой, – сказала она. – Совсем молодой. Ты и правда меня любишь?
– Если ты прикажешь мне выпрыгнуть в окно – я выпрыгну, – абсолютно серьезно произнес Андрей.
– Здесь второй этаж, а внизу сугробы снега, – с насмешливой улыбкой сказала Лиля. – Такой прыжок ничего не стоит. Поэтому ты такой смелый?
Андрей взял ее руку и по очереди поцеловал все ее пальцы. Сжал их в руке.
– Что же мне для тебя сделать, милая? – спросил он дрогнувшим голосом. – Как мне доказать?
Лиля помолчала, затем сказала:
– Подари мне что-нибудь в знак своей любви. Когда меня любил Маяковский, он дарил мне самое дорогое, что у него было, – стихи. А что можешь подарить ты?
– Все, что захочешь! – горячо заверил ее Андрей.
Лиля покачала головой.
– Все мне не нужно. Подари мне кольцо, которое тебе отдала мать.
– Кольцо? – Лилина рука выскользнула из его разом почерствевших и похолодевших пальцев. – Но я не могу! Я обещал матери всегда хранить его при себе. Ведь это кольцо ей подарил…
Лиля положила пальцы ему на губы.
– Я знаю. Знаю, кто подарил. А ты подаришь его мне, правда? Ведь ты любишь меня так же, как он любил ее.
– Тот, кто подарил маме это кольцо, очень много сделал для меня. Я хочу выучиться и стать инженером. И я стану им. Во многом благодаря ему. Понимаешь, для меня он не просто вождь пролетариата, для меня он… ну, как настоящий отец. И я люблю его так же, как любила его моя мать.
– Он гений.
– Да, гений. Но для меня он просто близкий человек. Наверно, я зря так говорю. Даже точно зря. Ну, кто я такой, чтобы так говорить!
Андрей несколько секунд всматривался в Лилино лицо, но ничего не смог разглядеть, лишь мерцание глаз. Но выдержать это было невозможно. Андрей вновь схватил руку Лили и вновь покрыл поцелуями ее теплые пальцы.
– Хорошо! – сказал он. – Я отдам! Отдам тебе кольцо! – Он отвел ее пальцы от своих губ и потянул ее к постели. – Пойдем! Ну, пойдем же!
– Ты хочешь еще? – недоверчиво и удивленно спросила Лиля.
– Да. Да!
Лиля усмехнулась своим мыслям, затушила папиросу в пепельнице и пошла к постели, сбрасывая по пути шаль с голых, горячих плеч.
4
Герр Риттер слегка пригнул лысую голову и посмотрел на поэта исподлобья. Улыбнулся жирными губами, прищурился.
– Открываемся?
– Давайте, – кивнул Маяковский. И первый выложил свои карты, сразу все. – Четыре дамы! – небрежно сказал он.
– Вы пользуетесь успехом у женщин, – заметил немец. – И, видимо, они всегда приносят вам успех. Два валета.
Герр Риттер бросил на стол два валета и откинулся на спинку стула.
– Вам везет в карты, – с досадой сказал он.
– И не только в них, – невозмутимо ответил Маяковский. – Итак, херр Лысофф, вы проиграли мне машину и бриллиантовый гарнитур. И теперь уже вы не попадайтесь у меня на дороге. Имею полное моральное право сбросить вас с моста!
Последние слова Маяковский произнес весело, даже возбужденно. Было видно, что он очень доволен победой.
Немец поднялся со стула.
– Что ж, видно, не судьба. Выигрыш вы получите в течение трех суток. Приятно было иметь с вами дело, герр Маяковски. Всего доброго!
– И вам не болеть, – ответил Маяковский, попыхивая прилипшей к губе папиросой и собирая карты.
Немец нахлобучил на голову котиковую шапку, повернулся и, сгорбившись, направился к двери. Маяковский ткнул папиросу в блюдце, повернулся к Риттеру и окликнул:
– Одну секундочку!
Герр Риттер остановился. Посмотрел на поэта вполоборота и вопросительно произнес:
– Was noch?[3]
– Не желаете отыграться? – предложил Маяковский.
– Отыграться? Но уговор был только насчет одной партии.
– Бросьте, – поморщился Маяковский. – Я всегда даю своим противникам возможность отыграться. При условии, что у них есть что поставить на кон.
– О, у меня есть! – улыбнулся немец. – Вот! – Он повернулся и выставил перед собой трость, как шпагу. – Эта трость из черного бамбука. Очень старая и, между прочим, когда-то принадлежала греческому принцу. А ее набалдашник отлит из платины!
– Платина? – Маяковский подозрительно сощурился. – А не серебро?
Герр Риттер обиженно поджал губы.
– Клянусь честью – платина. Ее сделал лучший берлинский мастер.
– Маловато против машины и бриллиантового гарнитура, вам не кажется? Есть у вас еще что-нибудь?
– Э-э… – Немец растерянно оглядел себя и развел руками. – Больше ничего. В бумажнике есть немного денег, но против бриллиантов это ничто.
