– Зачем? Подержу до утра и выпущу. Как только найду этого Вадима.
– Отпустите его днем, – попросил Дронго, – утром я хочу поговорить с Хатылевым и арестованным водителем. Это очень важно.
– Ими занимается ФСБ, – услышал он в ответ, – и я уже ничего не могу сделать.
– Почему не вы? – удивился Дронго.
– Не знаю. Таков приказ начальства: передать обоих задержанных сотрудникам ФСБ.
– Но Хатылева должны допросить вы, и никто другой. Он причастен к убийству Труфилова, – напомнил Дронго.
– У меня приказ заместителя генерального прокурора, – сухо сообщил Всеволод Борисович, – а приказы не обсуждаются.
– Когда вы должны их передать ФСБ?
– Завтра утром.
– В котором часу?
– В десять или в одиннадцать, как только за ними приедут. А мне еще надо оформить все документы.
– Завтра в девять давайте отправимся с вами в тюрьму и допросим обоих, – предложил Дронго, – можно даже в половине девятого. От этого зависит выступление Рогова в немецком суде. Вы должны позвонить ему до того, как начнется заседание. Так что приезжайте в тюрьму в половине девятого. Выпишите на меня пропуск как на вашего помощника. В девять мы должны быть на месте. Сотрудники ФСБ подождут вас в прокуратуре. Вы приедете туда в десять или одиннадцать. В Берлине в это время будет девять.
– Вечно вы впутываете меня в истории, – вздохнул Романенко. – Ладно. Согласен. Как у вас дела?
– Чуть лучше, чем у бандита, которого застрелила Галина Сиренко.
– Вы по-прежнему отказываетесь от охраны? Тогда наняли бы частных телохранителей.
– Обязательно. Обращусь в агентство «Чагчаран», – пошутил Дронго, – кажется, там есть подходящие кандидаты.
– Утром буду вас ждать у тюрьмы.
Дронго положил трубку и снова принялся за работу. От напряжения и усталости слипались глаза. Но полученные результаты были ошеломляющими, и сон как рукой сняло.
– Неужели такое возможно? – прошептал он, потянувшись к телефону, но тут же убрал руку.
– Еще не время, – подумал Дронго, – пожалуй, мне предстоит сыграть самую интересную в моей жизни партию.
Этой ночью он спал в гостиной. Спал, как всегда, чутко и скорее почувствовал, чем услышал, когда в первом часу ночи в гостиную вошла мать Вейдеманиса. Она поправила на нем одеяло и, наклонившись, поцеловала в голову. Затем вышла, а он еще долго не мог уснуть, понимая, в каком состоянии сейчас эта старая женщина. В пятом часу утра его разбудило какое-то движение за дверью. Он догадался, что это Галина. Она почему-то не входила, а он прислушивался к биению собственного сердца. Как быть, если она войдет? Как отказать женщине после всего, что с ней случилось? В то же время он не хотел ее обманывать. Она была прекрасным товарищем, но не волновала его как женщина. А притворяться он не умел. Только бы она не вошла. И, словно угадав его мысли, Галина тихонько вернулась к себе.
Дронго снова заснул. Вот уже много лет он каждую ночь видел сны. И хорошо их помнил. Сны были необычные, даже несколько странные, и Дронго их записывал в блокнот с изображением панды, который купил специально для этой цели.
Утром он поднялся раньше всех, быстро побрился, принял душ, выпил чашку чая и уже в восемь часов вышел из дома, чтобы в половине девятого встретиться с Романенко возле тюрьмы. Наступило двенадцатое мая.
Москва. 12 мая
– Как вы думаете, почему я соглашаюсь на ваши невероятные предложения? – спросил Романенко у Дронго.
Они сидели в одной из комнат тюрьмы, ожидая, когда приведут Хатылева.
– Может быть, вам просто нравится со мной соглашаться, – пошутил Дронго.
– Прекратите, – отмахнулся Романенко, – я серьезно.
– Я тоже серьезно. Надеюсь, вы понимаете, что я не собираюсь вам помешать. Скорее пытаюсь помочь.
– С кем вы встречались десятого числа? – вдруг спросил Романенко.
– А почему вы спрашиваете?
– Разное говорят, – сказал Романенко, – одни утверждают, что вы встречались с Генеральным прокурором, другие – что с директором ФСБ. Третьи – что с главой президентской администрации. А мо-жет быть, с самим президентом?
– Откуда такие слухи?
– Не знаю. Все считают, что вы выполняете чье-то задание. Лично меня просил о сотрудничестве Генеральный прокурор, но, насколько мне известно, с вами он не встречался.
– Я вообще ни с кем не встречался, – сказал Дронго, – если не считать генерала Потапова из ФСБ, моего старого знакомого.
– Возможно, это лишь слухи, – сказал Романенко.
В это время ввели Хатылева.
– Садитесь, Хатылев, – сказал Романенко, когда конвоир вышел, – нам нужно с вами поговорить.
– Я подам жалобу прокурору, – заявил Хатылев, усаживаясь на стул, – ваша сотрудница избила меня при задержании.
– Не валяйте дурака, – сказал Дронго, – во-первых, вас избила не сотрудница Романенко. Он следователь прокуратуры, а она майор милиции. Во-вторых, она ваша близкая знакомая, и у нее были на то причины сугубо личного характера. И наконец, в-третьих, советую вам не подавать такой жалобы. Сокамерники могут это истолковать по-своему, мол, вы не мужчина, если позволили женщине себя избить, и сами знаете, что в этом случае будет.
– Нет, – испуганно сказал Хатылев, – не нужно ничего говорить. Я не буду подавать жалобы.
– Прежде чем вас передадут сотрудникам ФСБ, – продолжал Дронго, – хочу задать вам несколько вопросов. Кто, кроме Попова, с вами встречался? Только без вранья.
– Очеретин и Шпицын. Я вам все рассказал. Больше я никого не знаю.
– Вы умный человек, Хатылев, – сказал Дронго, – хотя и подлец. Так что подумайте и постарайтесь вспомнить, как вел себя Попов, когда возникала непредвиденная ситуация. Сразу говорил, что надо делать, или спустя некоторое время?
– Сразу он никогда ничего не говорил. Был очень осторожен. Указания давал только на следующий день. По телефону. В лучшем случае через несколько часов.
– Все ясно. – Дронго переглянулся с Романенко. – Теперь вспомните свой разговор с ним о Галине Сиренко. Где он происходил? У него дома?
– Нет. В какой-то полутемной квартире.
– Вы уверены, что он был там один? И почему в темной? Свет отключили?
– Не знаю. Горели только светильники, шторы были задернуты. Я подумал, что так и надо, и ни о чем не стал спрашивать.
– А когда вы узнали про Труфилова? При каких обстоятельствах Галина вам про него рассказала? – спросил Дронго.
– Я скажу, только вы ей не говорите.
– Не буду. Не ради такого мерзавца, как вы, а ради нее, чтобы не нервничала.
– В постели, – выдавил Хатылев, – она всегда откровенничала в постели.
– Ну и подонок, – поморщился Романенко.
– Когда именно это произошло?
– Ночью. Она сказала, что он летит утром в Берлин, и я сразу позвонил Попову.
– А насчет показаний Ахметова?
– Вы же все это знаете. Я приехал к ней, и она мне сказала, что в десять вечера Ахметов будет давать показания. Сообщить об этом Попову из ее квартиры я не мог и поспешил уйти, чтобы позвонить ему по
