полка.
Строев посмотрел на знаменщика. Слезы показались на его глазах. Лицо знаменщика было смертельно бледным, покрытым синяками и кровоподтеками. Он едва держался на ногах.
— Да ты сам-то донесешь ли? — спросил Строев.
— Должен донести, — твердо ответил Теличкин, — и донесу. Когда ослабевая, теряя сознание, Теличкин ставил знамя во дворце на место, к нему вышел Великий Князь Константин Николаевич. Он долго смотрел на знаменщика и, наконец, сказал умиляясь:
— Неимоверные молодцы!
На другой день, 6-го февраля, в Зимнем Дворце, в дворцовой церкви служили благодарственный молебен, и после был Высочайший выход.
В Георгиевском зале, группами по полкам стояли офицеры Гвардии и Петербургского гарнизона. Тихий, взволнованный говор шел среди них. Все были потрясены случившимся, казалось невероятным, что крамола зашла в самый дворец.
Государь, спокойный и сосредоточенный, вышел в зал из церкви и направился прямо к группе офицеров Финляндского полка. Он остановился против нее и несколько мгновений смотрел затуманенными слезами глазами на офицеров.
— Полковник Стг’оев, штабс-капитан Иелита фон Вольский, — вызвал Государь, — пожалуйте ко мне. Поздравляю вас моими адъютантами.
Обернувшись к полковой группе офицеров, Государь сказал:
— Благодаг’ю вас, Финляндцы!.. Вы, как и всегда, честно исполнили ваш долг. Сег’дечно жалею об остальных невинно погибших жег’твах. Я не забуду оставшихся в живых и пострадавших и обеспечу семейства несчастных жег’тв.
После
Неотразимо печальный и вместе с тем грозный вид имела церковь в эти часы. Перед иконостасом высился страшный ряд одиннадцати гробов, украшенных венками. Пахло смолистой хвоей набросанных подле еловых ветвей. Государь твердыми шагами подошел к убитым, перекрестился, долго всматривался в спокойные, восковые лица солдат, накрытые белой кисеей, и преклонил перед ними колени.
Когда Государь поднялся, лицо его было мокрым от слез.
— Как мне жаль, — сказал Государь, — что эти несчастные погибли из-за меня.
Священник начал панихиду. Государь отстоял ее впереди офицеров, подле гробов и истово молился.
7-го февраля, несмотря на сильный мороз, Государь поехал на Смоленское кладбище на похороны.
Подле кладбищенской церкви были выстроены роты и эскадроны от всех гвардейских частей. Плакучие ивы и березы были покрыты серебряной кисеей инея. По ним с карканьем перелетали вороны и сбивали иней на землю. Все кладбище было черно от множества народа, пришедшего помолиться за невинно пострадавших Финляндцев. В морозном воздухе было тихо. Ярко блестело негреющее февральское солнце.
11 гробов с прибитыми к крышкам гвардейскими тесаками и кепи с черными султанами были сплошь завалены венками и цветами. Торжественно было отпевание солдат. Когда понесли гробы к открытым могилам, Государь зарыдал.
— Кажется, — сказал он, — что мы еще там… на войне, в окопах под Плевной.
Гробы на полотенцах опускали в могилы. Пушечные громы и залпы ружей полыхали над Смоленским полем. Государь долго стоял над могилами и потом пошел, опустив голову, к саням и первый раз, сопровождаемый конвоем, поехал в Зимний Дворец.
Бывшие на похоронах долго не расходились. Прусский генерал фон Швейниц подошел к командиру Финляндского полка полковнику Тернеру и сказал:
— Я имею вам сообщить. Я получил из Берлина телеграмму. По получении от меня подробного описания взрыва в Зимнем Дворце и того, как вел себя при этом караул вверенного вам полка, император Вильгельм I отдал по армии приказ, в котором указал караульную службу нести так, как нес ее Русский Гвардейский Финляндский полк при взрыве дворца 5-го февраля 1880-го года. Я думаю, вам будет приятно это услышать.
В толпе, расходившейся с похорон, шли два прилично одетых человека. Оба были в меховых шапках, драповых пальто и с лицами, укрученными от мороза шерстяными шарфами.
— Эх, Андрей Иванович, — говорил тот, кто был поменьше, другому, высокому и статному, — ведь сколько раз я докладывал, просил… Нет, не верили мне… А по-иному бы все это повернулось. Другие похороны были бы. Познатнее, побогаче…
— Ничего. Степан, дождемся и тех — богатых!.. Я уже придумал. Проще надо и решительнее. Прямо к цели…
— Так-то оно так… Андреи Иванович, только торопиться надо с этим. Видали, какой восторг!.. Какое было ура!.. Сто тысяч рублей накидали для семей убитых… А кабы да по-моему — иначе все обернулось бы.
— Придет, Степан, и наше время.
— Да скоро ли?
— Скоро…
Желябов сознавал — надо было торопиться. Взрыв в Зимнем Дворце дал неожиданные результаты и нанес тяжкий удар партии «Народной воли».
До этого взрыва Государь, деликатный и беспечный, равнодушный ко всему, что касалось его личной охраны, и глубоко, мистически верующий в Божественный Промысел, на этот раз вышел из себя. Дело касалось не его одного. Одиннадцать гробов с убитыми при взрыве Финляндцами, лазарет, полный ранеными, потрясли его. Какая же халатность, какая беспечность были кругом, если преступники могли забраться в самый дворец, угрожая его семье, его гостям и всем приближенным к нему?
Указом 12-го февраля была учреждена «Верховная распорядительная комиссия» под председательством графа Лорис-Меликова. Ей были даны полномочии в делах, касавшихся охранения Государственного порядка и общественного спокойствия.
Лорис-Меликов 6-го марта объявил, что он «не будет допускать ни малейшего послабления и не остановится ни перед какими строгими мерами для наказания преступных действий, позорящих наше общество…»
Через неделю Млодецкий стрелял в Лорис-Меликова, промахнулся, был схвачен, судим полевым судом и казнен через двадцать четыре часа.
Лорис-Меликов обратился за поддержкой к обществу. Он писал:
«На поддержку общества смотрю, как на главную силу, могущую содействовать власти и возобновлению правильного течения государственной жизни, от перерыва которого наиболее страдают интересы самого общества».
Нелюбимые чиновники были удалены. Убрали насадителя классического образования и схоластики, мертвящей молодые мозги, министра народного просвещения графа Толстого, и на его место назначили Сабурова. Был ослаблен внутренний порядок в учебных заведениях, студенты были одеты в форму.
