Лорис-Меликову никак не верилось, что произошла такая удача и что так просто попался в руки полиции Желябов, виновник всех последних покушений на Государя, маньяк, имевший целью своей жизни цареубийство…
Как на войне в Зимнице или в Горном Студене, так и дома, в Зимнем Дворце, Государь вел простой солдатский образ жизни. Он спал на низкой походной койке, накрывался шинелью. Вставал — рано, зимой задолго до света и утром при свечах занимался делами, чтением докладов, донесений и записок.
Когда, несмотря на зажженные свечи, штора на большом квадратном окне начинала светлеть, Государь звонил камердинеру, приказывал погасить свечи и поднять шторы. Он подходил, разминая затекшие от долгого сидения ноги, к окну и смотрел на слияние Большой и Малой Невы, на зеленовато- малиновые колонны маяков у Биржи, на самую Биржу — все белое, занесенное снегом, подернутое инеем.
Еще редки бывали прохожие на мостах перехода и на переездах, обставленных елочками, и на Дворцовом плашкоутном мосту… Серое зимнее небо низко висело и дали скрадывались морозным туманом.
Так и в этот день, 14-го февраля. Государь, заложив руки в карманы чакчир, в расстегнутом сюртуке подошел к окну.
Знакомая, печальная, надоевшая картина снежного простора открылась передним. Какой-то предмет лежал на железном наружном подоконнике, занесенном снегом. Государь посмотрел на него. На белом чистом снегу были капли крови, и кем-то убитый голубь лежал подле.
— Это что такое? — спросил Государь.
Камердинер подошел к окну.
— Голубь, Ваше Императорское Величество, — ответил он.
— Я сам, милый, вижу, что голубь, — сказал Государь. Откуда он взялся?
— Возможно, что крыса, Ваше Императорское Величество… Или — кошка.
— Что, любезный, вздог’ болтаешь… Откуда тут может взяться кг’ыса или кошка?.. Что она, по ледяной каменной стене пг’иползет?
— Не могу знать, Ваше Императорское Величество.
— Достань…
Достать было нелегко. Вторые рамы были наглухо вмазаны в стену, форточка была наверху. Когда ее открыли, морозный пар повалил в спальню Государя. Каминными щипцами камердинер вытащил голубя и подал Государю. Тот внимательно осмотрел птицу.
— Конечно, не кг’ыса и не кошка… А птица… Хищная птица… Ну, унеси… Бг’ось куда-нибудь… Как комнату настудил…
Пустяк, но почему-то стало неприятно. Этого еще никогда здесь не бывало…
Но за заботами дня Государь позабыл про голубя. И за обедом с княгиней Юрьевской рассказывал ей про то, как доставали они с камердинером голубя и как боялись упустить его, уже в шутливом тоне.
Но, когда на другой день привычными размеренными шагами подходил к окну, уже издали увидал на снегу наружного подоконника лежащего мертвого голубя.
Это очень расстроило Государя. Конечно — это была хищная птица, но почему она клала убитого голубя на подоконник спальни, почему не уносила с собой, почему не оставляла на одном из бесчисленных окон дворца? Это было очень странно.
И первый раз за свою долгую жизнь, полную всяческих опасностей, покушении, превратностей войны и поездок по России, Государь поколебался. Что, если это Господь, предупреждает его или грозит покарать его за все… за все?.. За позднюю любовь, за княгиню Юрьевскую, за семенные отношения, за сестер Екатерины Михайловны — Альбединскую и княгиню Мещерскую…
И когда еще раз голубь оказался на подоконнике спальни Государь приказал во что бы то ни стало поймать хищную птицу, убивающую голубей на его окне.
На крыше дворца и точно усмотрели какую-то большую черную птицу и донесли Государю, что на крыше дворца поселился «орел».
— Ну, не ог’ел, вег’оятно, — сказал Государь. — Откуда тут взяться ог’лу. Поставьте силки и поймайте мне этого ог’ла.
Птица попала ногой в капкан, но она была так сильна, что унесла с собой капкан и, обессилев, упала на Дворцовой площади, где ее подобрали городовые.
Птица была принесена Государю.
— Ког’шун, — сказал Государь. — Но какой г’омадный! Я никогда таких в Петег’буг’ге не видел. Сделать чучело и послать и Кунсткамег’у.
Мертвые голуби нашли простое объяснение, но тяжелое чувство ожидания чего-то неизбежного осталось.
На последней неделе февраля Государь с княгиней Юрьевской и ее детьми говел в церкви Зимнего Дворца и в субботу, 28-го февраля, приобщался. Всю неделю он чувствовал себя не совсем здоровым. Стояла сырая зимняя погода с большими туманами. Сильного мороза не было, и днем таяло. Государь не выходил на прогулку.
После принятия Святых Тайн, Государь, напившись чаю посемейному, на половине княгини Юрьевской, в конце одиннадцатого часа прошел в свой кабинет, просмотрел бумаги, доклад Лорис- Меликова об аресте Тригони и Желябова и приказал просить приехавших к нему с докладом министров.
Первым был принят военный министр Милютин. Ничего особенного не было. Государь подписал очередные приказы о назначении и производстве. Он был и духе. Недомогание, бывшее всю неделю, оставило его. После причащения, как всегда это бывало. Государь чувствовал пряток сил и бодрость.
Принимая от Государя последнюю подписанную бумагу, военный министр спросил:
— Ваше Императорское Величество, как прикажете на завтра разводу в Михайловском манеже быть в Вашем присутствии?..
— Да… А что? От какой части главный каг’аул и каг’аулы пег’вого отделения?..
— Лейб-Гвардии от Саперного батальона, ваше Императорское Величество.
— Отлично… Кстати, я давно моих сапег’ов не видал… Так значит отдашь — в моем пг’исутствии.
Милютин откланялся. После него был с докладом товарищ министра иностранных дел Гирс. Тоже ничего важного не было. Доклад касался пустой переписки с Английским правительством о торговых делах. После Гирса в кабинет Государя вошел министр внутренних дел генерал-адъютант Лорис-Меликов. Государь встал ему навстречу.
— Здг’авствуй, Михаил Таг’иелович. Тебя с победой поздг’авить можно. Наконец наша полиция пг’оснулась. Аг’естован Желябов. Мне давно пг’о него докладывали. Это тот, который подкопы делал на железных дог’огах. Главный их коновод… Кг’амольников…
— Так точно, Ваше Императорское Величество. Полиция, слава Богу, оказалась теперь на высоте. Мы держим все нити заговора в руках. На вас предполагалось эти дни самое страшное покушение. Инициатором и руководителем его, как это выясняется, бы и Желябов. Он схвачен. Аресты идут по всему городу. К сожалению, и среди офицеров флота оказались причастные к заговору.
— А сколько их всего, ты считаешь, было, заговог’щиков?.
— По сведениям полиции — в Исполнительном комитете тридцать человек. Деньги получали из-за границы. С арестом Желябова они потеряли душу заговора.
