питание, включенное в стоимость месячной платы за него. Размер платы зависел от зарплаты родителя. Моя мама платила за меня 12 рублей (при зарплате в 140). На меня наводило уныние то, что дети там были какие-то недоразвитые: я просто не понимала, ну что забавного в давании друг другу каких-то глупых прозвищ. Это было ниже моего интеллектуального уровня. Я опережала многих из других детей в своем развитии, и мне было неприятно, что воспитательницы пытаются учить меня тому, что я уже и так без них знала. Что после обеда надо спать – не когда захочется, а в принудительном порядке. Хотя сама маленькая скрипящая раскладушка мне нравилась. Я лежала с закрытыми глазами, притворяясь спящей, и слушала, как наши воспитательницы сплетничают и обсуждают новую моду. Потом я пересказывала их разговоры дома. Иногда бабушка хваталась за голову…
К вечеру я каждый день становилась в детсаду у окна – одна, без игрушек, не обращая внимания на других ребят – и начинала мечтать. Именно тогда я впервые вообразила себя капитаном звездолета. Звездолет был огромный, напоминавший по форме 8-этажный дом. Он уносил меня и мою отважную команду к далеким планетам…. И самое яркое воспоминание от детского сада – весьма тривиальное: единственный день, когда я не спешила оттуда уходить, потому что на ужин был мой любимый пудинг с горячим киселем, а тут как раз мама пришла за мной с работы пораньше и пришлось уходить, не доев его…
Именно со времен посещения детского сада я начала болеть обычными детскими болезнями. Помню, как в первый раз я бредила от высокой температуры. Я отчетливо понимала, что несу ерунду, но язык не слушался меня и словно сам выводил фразы. До сих пор помню и одну из них:»Мама, а Карандаш был за мороз?»- и мои собственные мысли «ой, что же это я горожу?!» Карандаш был одним из героев детского журнала «Веселые картинки», который я очень любила.
На большой маминой постели лежали многочисленные узлы со старой одеждой и кусками материи, из которой бабушка время от времени что-нибудь шила. Каждый раз, когда постель стелили, узлы надо было с нее снимать и куда-нибудь перегружать на ночь. Когда я болела, мне разрешалось выстроить из них себе на постели высокую «стену», и я лежала за ней и воображала, что я страдаю от жажды в осажденной крепости….В то время воображением моим завладели советские «истерны», и я изо всех сил пыталась заплести из своих жиденьких еще волос много косичек и хотела, чтобы меня называли Зульфией.
В период посещения детсада я болела так часто, что дедушке стало меня жалко, и однажды он сказал бабушке: «Слушай, мать, мы с тобой все равно дома весь день. Пусть Надя (это моя мама) забирает Женьку из детского сада насовсем, хватит ребенка мучать» . Бабушка пробовала было сказать ему, что в детском саду меня могут научить чему-нибудь полезному. «Ерунда!»- дедушка, как всегда, был категоричен. -«Чему она там научится? Тому, что «Мирон-сопливый долдон»? (Это была одна из услышанных мною в детсаду дразнилок). И больше я туда не ходила, чему была очень рада. К теперешнему моему стыду, я была слишком большой индивидуалисткой для того, чтобы вписаться в коллектив – и в то же время мне всю жизнь не хотелось ничего больше, чем быть частью хорошего, нормального, здорового коллектива!
Друзья – ровесники появились у меня позже. В 1972 году лето было страшно жаркое. Такого лета я не припомню ни до, ни после того. Земля перед домом у нас потрескалась от зноя на квадратики. Когда ты бежала по улице, тебе в лицо дул не освежающий, а горячий ветер.Стояла засуха, где-то в окрестностях города горели леса. В соседский дом на нашей улице приехали новые жильцы. У них была дочка – моя тезка, на 2 года постарше меня, смуглолицая девочка с суровым лицом, низким голосом и какими-то необыкновенными, продолговатыми узкими глазами (новые соседи были чуваши с Волги). Она подошла ко мне на улице первая и сказала: “Давай вместе играть!» С этого все и началось. Через день она уже собрала вокруг себя всех соседских девчонок. Женя Николаева была прирожденным уличным лидером и заводилой. Мы все были от нее без ума. Женя была душой любой компании! Она знала кучу игр и умела нами руководить. Мы играли в классические прятки и догонялки, в «съедобное-несъедобное» (моя любимая игра!), в «цепи кованые», в «глухие телефончики», в «бояре, а мы к вам пришли…», в жмурки, салочки и в горелки. В городки. И, конечно же, в «дочки-матери» и в магазин – с нашими куклами. Больше всего мне нравилось делать «фруктовые соки», разводя в воде разного цвета акварельные краски.
Так мы продружили где-то год, когда я заметила неладное. Женя уехала на месяц в деревню, и в ее отустствие мы с девчонками, с Марусей и с Люсей прекрасно играли без нее и ни разу не поссорились. Ни одного-единственного! Между нами царила такая гармония, что я невольно вспомнила, как мы постоянно ругались – то из-за одного, то из-за другого, а в общем-то, из-за всякой ерунды когда Женя была с нами вместе. И меня осенило: я вспомнила, как она настраивала нас друг против друга, по очереди, исподтишка, настойчиво! Зачем она это делала, я не знаю и по сей день. Но факт остается фактом. Я рассказала Марусе и Люсе о своем открытии, и они тоже поразились, что раньше этого сами не замечали. Мы дружно постановили: с Женей больше не играть, а того, кто наше совместное решение нарушит, считать предательницей. И я ни разу не пожалела об этом решении. Мы с Марусей остались друзьями на всю жизнь, больше никогда не ссорились, и по сути дела, нам больше никтои не был нужен. Люся была «нашим-вашим, давай спляшем» и периодически все-таки играла с Женей, но мы ее, пожурив, так же периодически прощали. А я нажила себе – в лице Жени – первого в своей жизни врага… Но меня это не пугало. Зато с тех самых пор я больше никому не позволяла собой манипулировать!
…. Через несколько лет, когда все мы уже учились в школе, я случайно нашла у себя на огороде старую Женину школьную тетрадку с отметками. У нашей заводилы и уличного авторитета были сплошные «тройки» по русскому языку! И она окончательно перестала быть для меня авторитетом, а стала просто жалкой и смешной в своих попытках важничать. Для меня стало таким открытием, что лидер по жизни может быть троечником в школе ! А чему тут удивляться, посмотрите только на тех, кто сейчас руководит нашей страной и объявил себя нашей «элитой»! Троечник на троечнике сидит и троечником погоняет. И все – как Женя – с апломбом. Пытающиеся нами манипулировать. Вот потому мы так по-свински и живем, что не поставили их в свое время на место.
… Поколение моих бабушки и дедушки – удивительное. Все выпавшие на их долю в жизни трудности они воспринимали как должное, как часть жизни, не скуля от неудач и никого в них не обвиняя – и никогда не задавались вопросом, хочется им что-то делать или нет, если делать это было необходимо. «Не можешь – научим, не хочешь- заставим, позорить отряд не дадим!» . Для них не существовало в жизни ничего невозможного. И поэтому они оказались способными творить чудеса! Мое избалованное поколение, выросшее под девизом «если нельзя, но очень хочется, то можно» просто уже неспособно представить себе, что такое радость созидания, радость построения нового общества, без «а что мне за это будет?”
А я так завидую бабушке и дедушке! Я слишком поздно родилась. Если бы мне только можно было поменяться местами во времени с каким-нибудь репрессированным в 30-е годы спекулянтом или другим аферистом! Он бы в наше время стал «уважаемым бизнесменом”, может, даже олигархом, а я получила бы возможность жить не только для себя.
Как вам это объяснить? Никакая благотворительная деятельность этого не заменит. Благотворительность унизительна по своей сути и служит не столько помощи в ней нуждающимся, сколько успокоению совести того, кто ею занимается. А я хочу жить в мире, в котором «единица – ноль»! В котором, если в газете рассказывается о каком-то зле, тут же принимаются меры, а не просто все поохали и разошлись, как в «свободном» мире! И, в отличие от тех, кому сейчас по 20 и кто вырос, напичканный страшилками о Сталине и о коммунизме- вплоть до полного блокирования умственной способности задавать какие-то вопросы на эту тему, я-то хорошо помню, что такой мир возможен….Я застала его только немножко. Но он был таким ярким, таким по-человечески прекрасным, что никакой искусственный неоновый свет реклам «Кока-Колы» никогда не будет в силах его затмить. Я- человек, а не жвачное животное и не грызун. И я хочу жить для людей, а не для таскания орехов в свою норку!
***
… От мыслей о детстве меня отвлек телефонный звонок. Я быстро посмотрела на дисплей служебного телефона. Слава богу, это не клиент! Сегодня вообще не в меру спокойно: глупая фирма! Мы работали на голландский рынок, но закрывались на ирландские праздники, а в голландские праздники работали. Сегодня был как раз один из них – День Королевы . Ну, какой дурак станет звонить нам из Голландии в такой день? Клиенты не знали, что звонят за границу. Они набирали местный номер – и бывали неприятно поражены, когда, например, 17 марта телеответчик сообщал им, что фирма закрыта «по случаю национального праздника»!
