отличие от голландцев, они не рылись в наших сумках в наше отсутствие!) и поехали к Сонни в Энсхеде. У меня скоро кончалась виза, и надо было решать, что же делать дальше. У Сонни на носу были экзамены.
…Едва ли есть в Нидерландах более скучный, сонный и отталкивающий городишко, чем Энсхеде. Разве что Алмело может поспорить с ним по этим качествам. Энсхеде находится на самом восточном краю страны, до германской границы отсюда можно пешком дойти по рельсам (только по рельсам дисциплинированные голландцы, само собой, не ходят!), и у многих жителей здесь имеются немецкие родственники. Чем объясняются такие негативные чувства, вызываемые этим городом, трудно однозначно выразить словами, но я не единственная, кто такого о нем мнения. Знаю голландцев, которые прожили там больше 20 лет, а к Энсхеде так и не смогли приобрести симпатий. Вроде бы все здесь как везде – торговые центры, магазины «Хема» и «Зееман» ,базар по субботам, даже фонтан в центре и даже свой университет – Твенте, – а не проходит ощущение какой-то глубокой дремучести. Единственное, что скрашивает его в хорошую погоду – это природа. Вокруг Энсхеде раскинулись суровые леса, так нетипичные для плоских и «лысых» Нидерландов. В них даже растут настоящие белые грибы – те самые, от которых Сонни охватывал такой панический страх, когда я жарила их с картошкой..
Сонни жил за городом, посреди леса, в одном из похожих по форме на пирамидки общежитий, разбросанных по этому лесу не хуже грибов. Это был студенческий кампус местного университета. До города оттуда надо было добираться автобусом, автобусы ходили редко,а по воскресеньям – так вообще почти не ходили, что очень удивило меня. У нас в СССР не было такой большой разницы в расписаниях по дням недели, да и билет в два конца у нас стоил ровно вдвое от цены билета в один конец, а не так, чтобы два билета в один конец были дороже билета туда и обратно, как здесь. Не только позорно редкое расписание, но и цены на билеты были такими, что я не выдержала и спросила Сонни, как же студенты вообще добираются до города! 'А на велосипедах',- ответил он. Это в любую погоду. До города было километров 8…
А еще где-то в окрестных лесах пряталась натовская воздушная база, и выспаться а будние дни в кампусе не было ни малейшей возможности: рано с утра над общежитиями с диким грохотом и свистом, как драконы, низко, на бреющем, начинали летать F-16. По 5 дней в неделю. Слава еще богу, что не по выходным. Помню, как поразило это меня: нам тогда уже который год подряд внушали, что у нас с Западом – «мир, дружба, жвачка» , и соответственно наши истребители давно уже перестали практиковаться ежедневно, а натовские – все летали, будто готовились с кем-то к войне. Как мы теперь знаем, так оно и было…
Сонни жил в небольшой комнатушке с балконом почти на самом верху одной из пирамидок и почти на самом краю кампуса. Даже до автобусной остановки сюда надо было идти минут 20 через лес. Велосипед у Сонни был один, и мне приходилось ездить сидя на багажнике, свесив ноги на одну сторому и держа его одной рукооы за талию. Сначала с непривычки было довольно страшно, особенно от того, что надо было внимательно следить, когда Сонни затормозит на красный свет, чтобы вовремя с багажника спрыгнуть. Но постепенно я привыкла и балансировала на нем уже как профессиональная циркачка.
В первый же день, когда мы приехали, Сонни позвонил из общежития своим родителям на Кюрасао и сообщил им о наших намерениях. Естественно, как любые нормальные родители, они оказались от этого, скажем, не в восторге. Сонни был старшим ребенком в семье, единственным сыном и единственным, кто доучился до университета. Понятно, что родители гордились им и возлагали на него большие надежды.
– Они говорят, что я слишком молод для того, чтобы жениться!- смущенно пояснял он мне, – Но я им все объяснил. У нас ведь нет другого выхода. Если мы не поженимся, тебе надо будет уезжать…
Сонни был неприхотлив в быту; как и меня, одежда его особенно не интересовала. Он носил свитера и джинсы. Комната его была полна предметов, типичных для юноши- технаря: какие-то паяльники, провода, компьютер и еще пара сувениров времен его детства. Потом уже его мама рассказала мне, что он всегда была таким скромным в своих запросах: будучи подростком, на выходные получал от родителей деньги – «Сонни, сходи в город, на дискотеку или еще куда!»-, брал их, уходил, а через некоторое время возвращался обратно, так ничего и не истратив. На детских фото его – пухленький чернокожий мальчик с индейскими глазами, который везде таскает с собой малеьнкое переносное радио…
В первую ночь в Энсхеде мы практически совсем не спали, зато потом отсыпались весь день…
На следующий после этого день мы пошли в полицию для иностранцев – выяснять, что делать с моей визой. Прием нам оказали ледяной. Хотя до появления на голландской политической сцене Пима Фортауна было еще больше 10 лет, и вслух выражать свое негативное отношение к иностранцам еще не полагалось, а русские тоже тогда еще были в этой стране почти музейной редкостью, на лице у мефрау Фаркен (я не помню ее настоящей фамилии, но она была этому созвучна; это я ее так прозвала, когда начала учить голландский) – женщины-полицейского, которая с нами беседовала, была написана такая брезгливость, такое «ходят тут всякие, а потом галоши пропадают», что даже не зная голландского языка, я поняла, что дело плохо…
– Почему вы хотите выйти за него замуж?- спросила эта самая мефрау Фаркен меня по-английски. Я опешила от такого вопроса. Неужели непонятно?
– Потому что я его люблю!
Она закатила глаза к небу: мол, мало того, что сами приезжают (Сонни был голландский гражданин с рождения, но, конечно, всякий за версту видел, что он не был этническим голландцем), так еще и женщин себе привозят из других стран!- но сказать вслух ничего не могла. (Представляю, как она сегодня отводит душу, голосуя за какого-нибудь Герта Вилдерса или за Риту Фердонк ). Мне было очень обидно: я ничего плохого этой стране не сделала, на шее ни у кого сидеть не собиралась, намерения у меня были самые лучшие, в том числе и насчет интеграции, языка и уважения к коренному населению. А они со мной так… Но обида была не самым страшным – я теперь по настоящему, смертельно боялась потерять Сонни и оказаться с ним разлученной! Мефрау Фаркен сказала, что для продления визы мне будет нужен спонсор – человек, который письменно возьмет на себя за меня ответственность: например, заплатит за меня в том случае, если я кому- то вышибу окно. Вышибу окно?? Я уставилась на нее, совершенно ничего не понимая. С какой это стати я буду вышибать здесь кому-то окна?
Сонни не мог быть моим спонсором потому что у него, как у студента, был недостаточный для этого уровень дохода. Тогда я позвонила своим амстердамским домохозяевам (больше мне просить здесь было некого), объяснив им в чем дело – ведь отношения у нас уже были очень дружеские и близкие, я прожила у них несколько месяцев еще во время первого визита, мы прекрасно провели то время, столько всего делали вместе; я даже мыла им посуду и играла с их девочками, а они водили меня по музеям и театрам… И согласились же они прислать мне после этого приглашение на еще один раз, в котором тоже брали на себя какую-то за меня ответственность! И ведь я же ничего не раскокала и не расломала в Голландии за все это время. Я по-настощему привязалась к ним и считала их чуть ли не вторыми своими родителями.
Их ответ огорошил меня до такой степени, что меня будто обухом по голове ударили. Будучи само дружелюбие как обычно, они сказали мне примерно следующее: «Ты извини, но мы этого сделать не беремся. Но ты потом не забудь, позвони нам и расскажи, чем вся эта история закончилась» !
Немая сцена. Да люди ли это вообще передо мной? Или какие-то бездушные машины?
Мы вышли из полиции несолоно хлебавши. Накрапывал мелкий, противный дождь. А дома Сонни обнаружил у себя на животе сыпь: оказывается, он подхватил-таки ветрянку от малютки Марлона! У него началась температура , я мазала его захваченной с собой из дома зеленкой (которая привела его в ужас – в Европе никто не видел ничего подобного!), и мы оба горько навзрыд рыдали, заключив друг друга в объятья сидя на его раскладушке. Да, вот это действительно любовь!!!
– Я не хочу тебя потерять, dushi!- всхлипывал Сонни.
– Что нам делать? За что они нас так? – вторила ему я.
А наутро он решительно сказал:
– Мы им так просто не сдадимся. Идем на прием к адвокату!
Помню дорогу к адвокату – на багажнике велосипеда; как скрипели Соннины колеса и как стучало от страха мое сердце. А что если и адвокат скажет нам, что у нас нет никаких шансов?
Адвокат- милая молодая женщина – не стала задавать глупых вопросов о том, почему мы хотим пожениться.
