Поскольку такая ситуация случилась со мной в первый раз в жизни, я очень сильно переживала и даже не спала по ночам. Нервы начали сдавать. Каждый день я боялась подходить к двери, если в нее кто-то звонил, боялась прихода почтальона. Ненавижу подобное состояние с тех самых пор. У меня оно после этого было в жизни еще 2 или 3 раза – при разных обстоятельствах.
… Сонни мы так ничего и не сказали – до тех пор, пока на Кюрасао не поехала я сама. Ситуация продлилась действительно почти целый год, с обменом угрожающими письмами, написанными нашим и ее адвокатами, понять которые из-за юридического жаргона, да еще на чужом языке можно было с трудом. Когда наконец все завершилось – расторжением контракта с мадам Попеску и подписанием его с нами, причем ей еще предстояло выплатит корпорации кругленькую сумму за все эти месяцы, – это было огромным облегчением! Мы зажили в нашей развалюхе вполне легально.
А еще через год Сонни как-то заказал по телефону с доставкой пиццу. Доставивший ее курьер протянул пиццу через окно – Сонни нетерпеливо выхватил кусок прямо из коробки!- и сказал:
– Вам привет от Сюзанны!
– От какой Сюзанны?
– Которая раньше жила в этом доме. Она у нас в пиццерии на телефоне работает.
Сонни чуть не подавился горячим куском и даже, как мне показалось, побелел. Свою пиццу (а это была вкусная calzone ) он после этого есть так и не стал.
– А вдруг она туда чего-нибудь подсыпала? – шепнул мне он.
****
… Приближалось время моего отъезда на Кюрасао. Я и радовалась, и нервничала. Еще никогда я не летала через океан. Эйдан, который был таким общественно-активным и у которого в антильских кругах были такие большие связи, что впору было подумать, уж не в премьер-министры ли он готовится в будущем (благо, язык у него был здорово подвешен!), помог мне найти билет подешевле. Как ни странно, для того, чтобы долететь дешевле из Амстердама до Виллемстада , надо было сначала поехать из Роттердама на поезде в Маастрихт (!), потом из Маастрихта полететь на «кукурузнике» «Фоккере» в Амстердам, а уже потом оттуда – в Виллемстад! Логики, на мой взгляд, в этом не было никакой, но логика и цены при капитализме- вещи несовместимые. Видимо, из Маастрихта просто было меньше желающих туда лететь. Так или иначе, это означало, что выезжать мне придется на целый день раньше! Эйдан и его подруга, волоокая чернокожая красавица-студентка по имени Марина вызвались проводить меня до маастрихтского аэропорта.
– Слушай, а почему бы тебе не сходить с нами на наш фестиваль? – неожиданно спросила меня Марина.
– Какой фестиваль?
– У нас накануне твоего отъезда будет фестиваль песни для антильких студентов в Нидерландах. Кое- кто из моих друзей там будет петь, и даже Шумайра из вашего с Эйданом «МакДональдса»!
Шумайра была арубанская девушка совершенно европейской внешности. Никто бы никогда и не подумал, что она антильянка, если бы не имя. Посмотреть на нее поющей было бы действительно крайне интересно. Может, она еще и танцует?….
– Ой, я не знаю…
– Чего ты не знаешь?
– Пойду я или нет. А что скажет сеньор Артуро?
– А что он может сказать?
– Все-таки я теперь замужняя женщна, а хожу без мужа одна по каким-то вечеринкам…
– Брось, ты же не за мусульманином замужем! Хочешь, я сама с ним поговорю?
Меня и саму удивило, что я так отреагировала, но такие уже сложились у нас с Сонни к тому моменту отношения. Мусульманин не мусульманин, но он был ужасно ревнив. Сонни ревновал меня даже к актеру Джефу Голдблюму – после того, как я сказала, что тот красивый. Если я заходила после занятий к кому- нибудь из своих голландских сокурсниц, я всегда давала ему их телефон, и через некоторое время он начинал им названивать – якобы чтобы убедиться, что я нормально до них добралась. Как будто я неразумный ребенок. Сеньор Артуро же был просто старомодный человек, другого поколения, со своими на это взглядами. По его мнению, подобные мероприятия – это было несерьезно.
Но я все-таки пошла на этот фестиваль: уж слишком тоскливо было мне дома. Все это время я и не осознавала, а тут вдруг поняла, что с момента замужества у меня практически не было ни подруг, ни уж тем более друзей!
На фестивале я снова почувствовала себя такой, какой я привыкла быть дома. Фрустрации, накопленные за два года жизни в Голландии, начали постепенно отходить на задний план. Шумайра, как я почему-то и думала, оказалась певицей весьма слабенькой. Я искренне болела за одноклассника Марины с шотландским именем, которыи пел сочиненную им самим песню “Stranger of a destiny” . Но если быть объективной, лучше всех – по-настоящему профессионально! – пела темнокожая девушка с Синт-Мартена, которая училась в консерватории и исполняла арию из какого-то мюзикла! Было настолько очевидно, что она на голову выше прочей самодеятельности, что я удивилась реакции моих новых антильских друзей, которые считали, что их засудили по признаку происхождения (с островов АBC) , отдав победу этой девушке только потому, что она анлоязычная. Я и не подозревала, что между жителями этих маленьких островов существуют такие серьезные трения! Почти как у моего гвинейского друга Мамаду с плато Фута Джаллон, который с презрением отзывался о “les forestiers” .
Победительница как бы чувствовала, что ее победе рады не все. Она выходила из зала, низко опустив голову, хотя и сияла от счастья.
– Congratulations! – сказала я ей по-английски. Я вообще старалась говорить с антильцами по- английски, чтобы не дай бог, кто-то из них не подумал, что я голландка. Но для нее это был еще и родной язык, чего я в тот момент не осознавала. Услышав слова на родном языке, она обернулась с благодарностью:
– Thank you so much !- и мне даже показалось, что в ее глазах блеснули слезы.
Гостем на фестивале выступал один веселый средних лет арубанец – Эфрен Бенита . По словам Эйдана, среди антильцев он был достаточно известный певец, но я раньше никогда не слышала о нем. Велико было мое удивление, когда через несколько лет я, будучи уже в Ирландии, вдруг увидела его по телевидению на конкурсе Евровидения, выступающим за Эстонию! Да не просто выступающим, а одержавшим для Эстонии победу!!
После самого конкурса началась дискотека, и я, к своему удивлению, «дозрела» до того, чтобы впервые в своей жизни публично станцевать меренге! С двоюродным братом Марины по имени Марио.
Марио был намного моложе меня – я воспринимала его почти как ребенка, поэтому и не побоялась, что мой танец с ним у кого-то вызовет какие-то пересуды. Кроме того, в нем было что-то такое, словно он понимал тебя совсем на другом уровне, чем остальные антильцы. В нем начисто не было типичного антильского «мачизма». У него были большие черные глаза, как у дикой антилопы, а сам он был высокий, худенький и гибкий, как тростинка. В одном ухе у него была серьга. Разговаривать с ним было легко и просто.
Танцевала я неплохо; Сонни, бывший моим учителем, мне это тоже говорил, но я никогда раньше не осмеливалась показать свое умение вне стен нашего дома. Боялась быть такой же смешной, как танцующие латиноамериканские танцы голландцы – прыгающие, как козлики вместо того, чтобы двигать бедрами почти не сходя с места. Хотя сами они совершенно не смущались, это было, как в известном анекдоте, отвратительное зрелище, и я-то хорошо знала, как смеются над ними за глаза по этому поводу антильцы…
Но слава богу, меренге я танцевала, не в пример голландцам, нормально. Вот сальса у меня не получалась, и я бы никогда даже не осмелилась попробовать танцевать ее на публике, не умея. Я не чувствовала перемены ритма во время сальсы, не ощущала, где и в какую сторому надо поворачивать, как Сонни ни старался меня научить. Меренге намного проще!
Марио меня тоже похвалил, а я сама долго еще себе не могла поверить, что я на это осмелилась! (По природе я человек ужасно стеснительный, хотя те, кто меня только сейчас знают, могут в это и не поверить.) Когда я через пару недель не преминула похвастать перед Сонни, он, однако, в восторге не был, а вместо того обиделся. Только на этот раз не из-за традиционной ревности:
