….Наступила еще одна весна. «Пришла весна, чирик-чик-чик…»
Стало немножко веселее на душе, меньше стали счета за газ. Что касается платы за жилье, то мадам Попеску регулярно раз в месяц приходила за своей почтой и за деньгами. У нее был ключ от наружней двери. Мы свыклись с мыслью, что нет ничего необычного в том, что румынской иммигрантке принадлежит какая-то развалюха в старой части Роттердама, которая досталась ей от бабушки: мало ли, может, бабушка эмигрировала в Голландию еще после Второй мировой, а потом только перевезла своих родственников…
В марте Сонни уехал на Кюрасао – проходить стажировку по специальности. Он не был дома уже несколько лет и с нетерпением готовился к этой поездке. Жаль, конечно, нам было расставаться, но я обещала приехать к нему на все лето, когда у меня начнутся каникулы. После того, как я снова стала студенткой, я сначала перешла в своем «МакДональдсе» в Тилбурге на пол-ставки (менеджер был не очень доволен потерей фулл- тиме хорошего работника, но возражать не стал), а потом, когда мы переехали в Роттердам, перешла – тоже на полставки – в «МакДональдс» местный, где хостом работал уже знакомый нам Эйдан. Работала я по средам и по воскресеньям и откладывала заработанное на предстоящую поездку.
Тилбург был далеко не худшим местом, где мне довелось работать. На мое новое место работы – возле стадиона “Фейеноорд” – в дни футбольных матчей приходилось пробираться под защитой конной полиции.
Если наш тилбургский менеджер-индонезиец в трудные минуты засучивал рукава и с песнями и прибаутками присоединялся к нам на кухне, то от роттердамских менеджеров этого ожидать не приходилось. Зато здесь было много больше иностранцев, и я сразу с ними сдружилась – с греками, марокканцами, турками, антильцами и суринамцами.Менеджеры здесь считали каждый кусок, который мы сьедали. Один раз я даже не выдержала и ответила на замечание одного из них: «Я заплатила за то, что ем!».
Они запрещали нам обычно уносить еду домой даже после закрытия ресторана, когда она все равно выбрасывалась (среди нас были такие, у кого дома было по 5-6 детей, и родителям было не до выбора, что есть самим ). Иногда, когда их выбрасывали у нас перед носом, упитанный маменькин сынок (или дочка), работающий исключительно на собственные мелкие карманные рацходы, весело провозглашал на всю кухню, опрокидывая полный подноц в мусорный бак: “Это – для Эфиопии! Это – для Зимбабве!”.
Через какое-то время у некоторых из нас начали исчезать вещи. У одного аллохтонного коллеги исчез новенький велосипед из закрытого двора ресторана. Взамен администрация подарила ему с извинениями дешевенькие часы. А еще через несколько месяцев вор неожиданно обнаружился. Весьма ЬнеортодоксальнымЬ методом: анонимно заявившиеся под видом клиентов гости из головного офиса корпорации подбросили нам кошелек. Нашедший его «аллохтон» -полотер честно отнес его менеджеру. Через некоторое время хозяин заявился за кошельком, но менеджер заявил ему, что никакого кошелька мы не находили. Кошелек был спрятан им в сейфе. В нем было всего около 200 гульденов. Мелочь, по сравнению с его зарплатой. Вору предложили подать заявление об уходе добровольно.
Через полгода я встретила его в аэропорту, где он руководил – опять-таки «каким-то аллохтоном», поучая его, как надо работать! – в очередном заведении общепита. Даю голову на отсечение, что если бы вор был не голландцем-блондином, эта скандальная история обошла бы сразу же все газеты, с точным указанием на географическое положение страны, откуда были родом его предки.
…Сонни уехал, и мы с сеньором Артуро остались одни. Мы хорошо уживались, по очереди готовили обед и беседовали о политике по вечерам. В отличие от Сонни, его не раздражала моя привычка вслух комментировать новости. Я привыкла к этому дома с детства, мы все так вечером смотрели программу «Время» – ведя своего рода диалог с происходящим на экране. Сонни это приводило в бешенство, а сеньора Артуро – нет. Периодически Сонни звонил, иногда даже ночью (из-за разницы во времени) и очень обижался, если я говорила: «Ты знаешь, который у нас сейчас час?». В сфере чувств Сонни был максималистом: по его мнению, любящий человек был бы так рад звонку, что такого вопроса бы не задал. Но я только что вернулась из вечерней смены в «МакДональдсе», а утром у меня был экзамен…
…Через несколько недель после Сонниного отъезда в нашу дверь постучал незнакомый приличного вида голландский господин и попросил мадам Попеску.
– А она здесь больше не живет! – сказала я.
– Вот интересно… – сказал он,- А жилье за собой оставила, причем вот уже 3 месяца за него не платит. А Вы, простите, кто будете?
Сердце у меня оборвалось и ушло в пятки.
Что-то скрывать не было смысла, и я честно поведала ему, кто мы и как мы здесь оказались. Господин был глубоко возмущен – нет, не нами, а мадам Попеску. Оказалось, что жилье это принадлежит одной из роттердамских жилищных корпораций, у которого мадам Попеску его снимает. Только вот уже несколько месяцев не платила, и поэтому он пришел выяснить в чем дело.
– Простите меня за нескромный вопрос, вы сколько ей платите?
Я сказала. Господин схватился за сердце.
– Вы знаете, сколько эта квартира на самом деле стоит?
Естественно, я не знала.
– 220 гульденов 41 цент в месяц. То, что она с вами проделывает, это же натуральный грабеж!
Тут уже схватилась за сердце я – и не столько потому, что было жалко денег, сколько от страха: что же теперь будет? Сонни рядом нет… А вдруг нас выставят на улицу? На звук разговора вышел сеньор Артуро. Когда он понял, в чем дело, он тоже схватился за сердце. Я показала голландцу подписанный с мадам Попеску контракт.
– Это хорошо, что у вас есть такой документ, – сказал он ободряюще. – Еще лучше, что там говорится «на неопределенное время». Если бы было на определенное, – ну, скажем, на год, то через год она могла бы вас выставить. А сейчас – я советую вам взять этот документ и пойти к хорошему адвокату. И не бойтесь, никто не будет вас выселять. По крайней мере, мы не будем. А она – не имеет права, потому что это не ее собственность.
Я предложила ему начать платить за жилье корпорации.
– Нет, что Вы, не надо. У нас договор с мефрау Попеску, а не с вами. Чем дольше она не будет нам платить, тем быстрее мы сможем этот договор с ней через суд расторгнуть – понимаете? Правда, это может продлиться долго. Даже год. А уже после этого мы подпишем договор с вами. И вы останетесь на своем месте. Я очень сочувствую вам, что с вами так обошлись. А Вы знаете ее новый адрес?
– Нет, не знаю, знаю только что она живет у мамы в Схидаме. Вот ее телефон.
– Прекрасно! Спасибо, этого будет достаточно…
И он удалился. Бывают и среди голландцев нормальные, живые люди! Мы с сеньором Артуро минут 10 не могли прийти в себя – потеряли дар речи. Что же делать? Позвонить Сонни и рассказать все ему? Но он же так разволнуется, что тут же бросит свою стажировку и вернется! И мы решили молчать как партизаны до его возврщения и со всей ситуацией справиться самим. Мне было страшно, если честно: я никогда еще не попадала в юридический переплет, тем более в чужой стране…
… Адвокат посоветовал:
а) перестать платить мадам Попеску (договор незаконен, она может попробовать заставит нас платить, но вряд ли суд будет на ее стороне), на всякий случай откладывая эти деньги в сторонку: так она быстрее будет вынуждена от квартиры отказаться;
б) поменять замок в наружной двери, чтобы она не смогла больше забирать свою почту, и отправлять эту почту обратно с пометкой «адресат здесь больше не живет».
Что мы и сделали.
… Мама мадам Попеску (я почему-то предчувствовала, что это будет не она сама) примчалась к нам ближе к вечеру. Видимо, приятный господин из корпорации им уже позвонил. К счастью, мы уже успели заменить замок, и я оставила на дверях записку, что с нею свяжется наш адвокат. Она еще долго бушевала под дверью и колотила в нее ногами, а мы с сеньором Артуро сидели тихо, как мышки, притворяясь, что нас нет дома…
Наконец разъяренная фурия, так ничего и не добившись, села на трамвай и уехала к себе в Схидам. Рубикон был перейден.
