…Наступило самое противное для меня в Голландии время года – Рождество и Новый год. Я не могла привыкнуть к черным, мокрым, холодным улицам без снега. Тоска по дому в эти недели становилось такой, что почти хотелось выть. Я все еще боялась домой поехать – ведь я не спросила разрешения на то, чтобы в Голландии выходить замуж. Кто знает, на сколько там меня задержат… Эмигрантская пресса и наши доморощенные голландские эксперты по советским делам-преподаватели запугивали, что таких, как я вообще чуть ли не отдают под суд как предателей. Сколько мне понадобится здесь пробыть пока я не смогу опять увидеть своих родных, было неясно. И от этого на душе становилось еще муторнее.
Но под Новый год все-таки произошло маленькое чудо: ответили на наше объявление в роттердамской газете о том, что «молодая серьезная пара ищет квартиру»! Женщина говорила со странным акцентом, и фамилия у нее была явно не голландская – Попеску, но какое это имело значение! В первый же возможный выходной мы поехали в Роттердам – смотреть квартиру!!
Дом оказался в старом районе в западном Роттердаме. Здесь мы сразу почувствовали себя как дома – кого здесь только не было! Турки и арабы, антильцы и суринамцы, югославы и китайцы… И даже целое поселение выходцев с островов Зеленого Мыса! Никто не косился на тебя, если ты не был блондином. Скорее наоборот – косились, если ты им был.
Мадам Попеску пришлось долго ждать – она опоздала чуть ли не на час, и я уже была готова расплакаться, когда она наконец появилась. Это была молодая – моложе меня – хорошенькая, но задерганная девчонка с маленьким ребенком, выкрашенная в блондинку, так неумело, что она казалась рыжей.
– Сюзанна, – представилась она. – Извините за опоздание, мы к тете в Брюссель ездили.
Следом за ней шагала средних лет дама с решительным лицом – ее мама. Мы поднялись по старым затертым башмаками ступенькам внутрь дома. Попеску принадлежал первый этаж, на втором жили какие-то голландские художники. Входная дверь была общей. Это был старый дом, построенный еще в 1911 году – большая редкость в Роттердаме, который почти целиком был разрушен во время войны бомбежками. Было такое чувство, что дом с тех пор и не ремонтировался. В нем были высоченные потолки, две комнаты, разделенные стеклянной перегородкой и дверью (пол в одной из комнат был явно выше, чем в другой), кухня, малюсенькая кладовочка и душ с туалетом на площади в 2 квадратных метра.
– Здесь у нас в подвале еще кое-какие вещи стоят, – сказала мама мадам Попеску.- Мы их потом заберем.
В той комнате, окна которой выходили на улицу, был встроен газовый камин – единственное на весь дом отопление. Во второй комнате, окнами на маленький треугольныи садик, окруженный со всех сторон такими же старыми и угрюмого вида домами, не было даже батареи. На кухне тоже. Из окна в сад вела лестница, спустившишь по которой, можно было выйти на дверь в подвал – целый подземныи этаж. Я видела, как в амстердамских домах такие подвалы реставрируют и сдают под жилье. Но здесь была полнейшая разруха. Стояли какие-то старые диваны и лампы и банки с соленьями – очевидно, то, что мадам Попеску собиралась в один прекрасный день отсюда увозить. Она открыла одну из банок, руками достала оттуда большой консервированный красный перец и стала его с аппетитом поедать. Мама вела за Сюзанну почти всю беседу. Зрелище это было настолько странное, что я не выдержала и спросила их, откуда у них эта квартира.
– Досталась от бабушки, – пояснила Сюзанна. Лицо у нее было искреннее и открытое. – Ну как?
Мы с Сонни переглянулись. Несмотря на плачевное его состояние, для нас это был целый дворец. Две комнаты, свой садик! И всего-навсего в получасе езды на трамвае от центра Роттердама! Трамвай был тут же, за углом, в 2 минутах от дома.
– По рукам.
– 600 гульденов в месяц. («И всего только на 100 гульденов больше, чем была наша халупа в Энсхеде!») Плюс залог. Я буду сама за деньгами приходить. Я сейчас живу в Схидаме у мамы. Вот мой телефон.
Мы подписали контракт.
– Как писать, на год, на два? – спросила мама.
– Мы хотели бы на неопределенное время.
– Пусть будет неопределенное, так даже лучше! – согласилась Сюзанна.
Мы еще не знали, что в этой фразе кроется наше спасение.
…В середине января мы переехали в Роттердам. Отсюда мне было всего полчаса добираться на поезде до университета, а Сонни готовился уехать на стажировку домой на Кюрасао на целых полгода, так что ему оставалось недолго потерпеть. Сеньор Артуро все еще не получил своего жилья в Тилбурге, и мы решили временно взять его с собой. Тем более, что места теперь на всех хватит! Настроение было праздничное.
Мы приехали в Ньюве Вестен в субботу, а для того, чтобы переоформить газовое снабжение и электричество на наше имя, надо было дождаться понедельника. Два дня у нас зуб на зуб не попадал, и мы все трое спали в зимних пальто и укрытые всеми одеялами, которые у нас только были…
После этого газовая печка в доме работала чуть ли не сутками напролет. Счета за газ были ого-го! Но это была единственная возможность хоть как-то согреться. Сеньор Артуро держал рядом с постелью в своей комнате переносной электрический обогреватель, но все равно был вынужден спать с грелкой. Вода в доме нагревалась как в наших «хрущевках» – от газовой колонки на кухне. Периодически колонка самопроизвольно гасла, и мы с риском для жизни (кто знает, может, газ еще идет?) и с трудом разжигали ее снова. В душе был такой холод, что для него пришлось покупать отдельный обогреватель. Пол после принятия душа не просыхал сутками, по стенам моментально расползалась черная плесень. Окна в комнате, выходящей на улицу у нас были постоянно занавешены: не очень-то приятно, когда с улицы к тебе заглыадывают прохожие. И сразу было видно, что мы не голландцы: голландцы занавески вообще закрывают редко!
Прошла пара месяцев, и мы совершенно освоились на новом месте. Наконец-то мы жили в большом, интернациональном городе! Именно то, о чем я мечтала, именно то немногое, что мне в Голландии еще оставалось по душе…
У квартала была плохая слава, но ни разу за все 5 лет жизни там с нами ничего не случилось. Как только в квартале знали, что ты свой, к тебе и относились соответственно. Сосед-марокканец из кофе-шопа помогал мне донести до дома новогоднюю елку в ведерке (Сонни был принципиально против празднования любых праздников, и дом я в таких случаях украшала в одиночку). Все было здесь рядом: трамвай, метро, даже ночной магазин с хозяином из Кабо Верде , который поначалу принял Сонни за своего! Через квартал от нас был наполовину суринамский «чайна-таун», где можно было на ходу перекусить вкусным роти . (Именно там потом Сонни найдет свою вторую жену, Чан-ли). Напротив нашего дома была мечеть, где сбоку в магазинчике продавали вкусный свежий турецкий хлеб, похожий на грузинский лаваш. Голландцы были у нас в квартале такой редкостью, что когда в школе, расположенной за мечетью, проходили выборы, и на улице появлялись 2-3 истинных арийца, народ смотрел на них так, будто они с Луны свалились, а сами они, судя по их виду, нас просто даже боялись! Голландцы вообще храбростью не отличаются, несмотря на свои длинные языки (grote bek).
Соседи сбоку были марокканцы. Они жили над аркой, ведущей к гаражу и складу, раскинувшимися за нашим домом. Соседи были тихие, приятные. Периодически их дети выбрасывали в наш сад свои старые школьные тетрадки. Хорошо, что не памперсы. (К тому моменту, когда наши с Сонни отношения дошли до точки кипения, у марокканских соседей ночью обрушилась наружная стена вместе с лестницей, и им срочно дали новую квартиру, а стену наскоро заколотили фанерой. Дом доживал свои последние дни….). Художница сверху, с которой мы делили входную дверь, Каролина, была очень маленькая и худенькая девушка-голландка с большим тяжеловесным старомодным велосипедом. Несмотря на хрупкость, она поднимала страшный шум у нас над головами, когда ходила по своей комнате – такими скрипящими в доме были полы. С другой стороны у нас за стенкой был кофе-шоп. Что такое голландский кофе-шоп, вы, наверно, слышали. Правильно, место где разрешается торговать «мягкими» наркотиками. Хозяин, тоже марокканец, был очень вежливым, а сам кофе-шоп – очень спокойным, хотя клиентов у него было полно: машины к нему вечером не успевали приезжать и отъезжать. Единственный, кто мешал нам жить спокойно, был голландский сосед через дом: всю неделю его не было слышно, зато в субботу глубокой ночью, часам к 4, у него начинала греметь рок-музыка – да так, что у нас стены сотрясались. Сонни только натягивал на голову одеяло и молчал. В полицию в таких случаях всегда звонила я…
