Стол был установлен в закутке, у стены, и окружён с трёх сторон лавками и деревянными стенками, высотой почти до потолка. От общего зала его отделяла чёрного цвета занавесь, которую Гхажш, впрочем, задёргивать не стал. Маленькое зарешеченное оконце в стене не добавляло ни света, ни свежести и, вообще, непонятно, зачем было сделано.
Не успели мы присесть, как из факельного полумрака вслед за нами появилась необхватной толщины тётка в засаленном переднике с огромным подносом в руках, заставленным множеством блюд и кружек. Не говоря ни слова, она сгрузила с подноса на стол блюдо с ворохом свиных ножек и кучей тушёной капусты, чашку с луковой подливкой, две плоских пресных лепёшки, четыре кружки с пивом и также молча удалилась.
Против ожидания, ножки оказались не только съедобными, но даже и вкусными. Не домашнее приготовление, конечно, однако близко к тому. Вот пиво меня по-настоящему разочаровало, впрочем, я о нём уже говорил. Гхажш же хлебал его, нисколько не морщась.
– Хочешь сойти за своего, – сказал он мне, – делай то, что делают остальные. В моей работе приходится делать вещи и похуже. Вот тяпнешь пару кружек, и оно тебе покажется не таким уж плохим. Ты лучше не ножки пивом запивай, а, наоборот, пиво ножками закусывай. Тогда пойдёт. Всё, что из свинины, у Кабана неплохо готовят.
– А поприличней мы места не могли найти? – спросил я. – Или здесь все места такие?
И с тоской вспомнил «Гарцующий пони». Я был там лишь один раз в жизни, и тогда заведение Маслютика показалось мне местом жутким и развратным. Теперь-то я понимал, что по сравнению с «Глухим кабаном» «Гарцующий пони» – просто образец приличия и благопристойности.
«Есть здесь места поприличнее, – Гхажш внимательно оглядывал зал. – Для господ начальников и просто для тех, кто брезгует в места, вроде этого, ходить. Но мне с человечком одним встретиться надо, потрепаться кое о чём. Встреча здесь назначена. Для моей работы такие заведения – лучше не придумать. Никто ни на кого внимания не обращает, никто не подслушает».
Тут он был прав. Даже если бы мы с ним орали во весь голос, в слитном гуле множества пьяных мужских голосов, задавленных женских взвизгов, стуке сдвигающихся кружек и скрежете ножей о тарелки нас вряд ли бы кто услышал далее двух шагов. А то и одного.
Заедая отвратное пиво пряной свининой, я смотрел в зал и думал о том, как странно устроена жизнь. Вот сидит рядом со мной орк – тайный лазутчик и убийца, выкравший меня едва ли не с порога собственного дома, обделывающий здесь какие-то свои, непонятные мне тёмные дела. И к нему я испытываю гораздо более тёплые чувства, чем к этому серо-зелёному воинству, которое вроде бы должно меня защищать от таких «огненных крыс», как Гхажш. Я не мог понять, как же оно так оказалось, что не только Гхажш, но и Огхр, и едва не убивший меня Гхай, и даже страшный дедушка Угхлуук вдруг оказались мне дороже, ближе и понятнее, чем эти пьяные люди, на которых я и смотреть-то не мог без отвращения.
Размышления мои прервал вежливый вопрос, произнесённый на Всеобщем, но с роханским произношением: «Простите великодушно, хорошие фреас, можна ли мне с вами присесть, поговорить?»
– Нельзя, – грубо ответил Гхажш, не отрываясь от еды. – У нас тут своя компания, чужаки нам ни к чему.
– Та я понимаю, – заискивающе улыбнулся говоривший, молоденький роханец. – Я вас недолго отвлеку-та. Вы, фреа добрый, имечко-та, простите, Ваше не припомню, – роханец улыбнулся уже озорно, – давеча у нас в доме гостевали. Когда в Прикурганниках-та наших с отрядом стояли.
– Вот и молодой фреа, – он кивнул на меня, – в спальне у тату моего отлёживался. В беспамятстве пребывал.
– Да-а? – протянул Гхажш задумчиво. – Ну-ка поближе подойди. Как отца по имени?
– Хальм, фреа добрый, – ответил роханец, присаживаясь на краешек лавки. – Вы меня, должно, не помните, я у тату младший.
– Помню я тебя, – с досадой усмехнулся Гхажш, – помню. Ты нам за столом прислуживал. Хальм говорил, обычай у вас такой.
– Во-во, – роханец обрадовался. – Вы-та ещё о сестрёнке моей говорили, об Льефи, и об кузнеце, которого повесили.
– Ну, – Гхажш чем-то был не на шутку недоволен. – Сейчас тебе чего надо?
– Совета вашего хочу спросить фреа…
– Нар, – перебил роханца Гхажш. – Меня зовут Нар.
– Нар, – послушно повторил роханец. – Тут дело-та, видите, какое. Проходили мима нашей деревеньки орки. Как водится у них, пограбили маленько, кузнеца повесили та пожгли полдеревни. Мужики-та у нас на тех пожигальщиков сильно осерчали. На ту беду оказался поблиз королевский йоред.
– Тама-та, в наших глухих краях, толь королевские конники нам и защита, – роханец ухмыльнулся. – Орки, конников завидев, убежали. Та недалече, толь до братского кургана, есть у нас тама-та такой. Бой у них с йоредом на том кургане случился. Та, видать, орков многа было. Сотни четыре, не меньше, та ещё и варгов-волков не мене сотни. Побили они королевских конников. Всех, как есть, побили, пограбили та и убежали куда-та, толь на север, толь на юг. Мне не ведомо.
– Прямо так всех и побили? – изумился Гхажш. – Раненые должны были остаться.
– Никого не осталось, – уверенно ответил роханец. – Мужики-та наши ходили на тот день к кургану-та. Сильно были злы на пожигальщиков, помочь конникам хотели. Толь мёртвых и нашли. Всех, как есть, орки злые побили и раненых тож добили. И всех пограбили.
– Даже и раненых добили, – разговор занимал Гхажша всё больше и больше. – Да неужто конники за помощью не послали, раз такую силу против себя видели?
– Можа и послали, – пожал плечами роханец. – Четыре коня прискакали потом в деревню. Толь пустых, а где седоков кости лежат, то вороны знают. Коней-та тех тату мой сохранили, на своей конюшне, своим зерном кормили, а как дознатец королевский из Эдораса приехал, так в казну и возвернули. Награду ему за то выписали. Землицы прирезали.
– Хитёр у тебя отец, – развеселился Гхажш. – Награду успел получить. И чем дознание королевское кончилось?
– Така я же Вам и рассказываю, как оно всё было, – роханец тоже развеселился. – Дознатец королевский тату, как он на всю деревню староста, расспросил и всё, как есть, записал. Деревню от королевской подати на год освободили.
– Сильны, – одобрительно покивал Гхажш. – Ты-то как сюда попал?
– Тату послали, – вздохнул роханец. – Поискать, нельзя ли кому товару хорошего продать незадёшево.
– А чего не сам? Или старшего бы послал.
– Сам-та в деревне староста. Как общество-та оставишь. Посля такого-та дела свой глаз нужен, – пояснил роханец. – А старшего-та брата моего раненый орк копьём в живот ткнул. Похоронили, – роханец погрустнел лицом и вздохнул. – Вот тату меня с проезжими купцами и послал в Гондор.
– Чего ж купцам проезжим товар не сбыл?
– Дело-та нежное, – роханец склонился к столу и понизил голос. – Товар богатый, та в наших краях не продашь, а продашь, така потом вполглаза спи та на ворота смотри. Лучша в чужих краях продать. А толь кому? Не дадите ли совета, к кому подойти, отдали бы незадорого, коли цену хорошую предложат.
– А много ли товару? – Гхажш, похоже, всерьёз озаботился делами молодого роханца. – Я могу подсказать, с кем говорить, так ведь люди не простые, из-за одного седла маяться не будут.
– Многа, – ответил роханец, явно обрадованный таким поворотом разговора. – Верховой упряжи, почитай, на двести голов. Разное мелкое железо, подковы, тама, и всякое, и оружие ещё. Одних мечей – двести одиннадцать.
– Ишь-ты, – Гхажш задумчиво потёр подбородок. – Даже подковы…
– А как жа, – роханец пояснил. – Железо жа, дорогое оно. Чего ему в земле гнить. Не оставили.
– Понятно. В полцены уступишь? От той, что на рынке в Хельмовой пади берут.
– В полцены? – роханец показался мне расстроенным. – А в две третьих?
– Две третьих, если сюда привезёшь, хлопот будет больше, а в полцены – сами заберут.