помешает тебе свободно объявлять свою тайну.
— Не лучше ли отложить тебе, любезный внук, важную твою исповедь до окончания завтрака? — спросила добрая Евлампия с заботливостию.
— Нет, бабушка. Завтракать можно после или и совсем без него обойтись; но без умного совета, когда настоит в нем крайняя нужда…
— Пойдем, пойдем! — прервал слова его дед, и на лице старца изобразились заботливость и беспокойство.
Вошед в уединенную комнату, пан Артамон запер за собою двери и, севши на лавке, произнес:
— Ну, дорогой внук! начинай свое открытие.
Он не успел сказать более ни одного слова, как Никанор, со всем смирением раскаивающегося грешника, припал к ногам его и со слезами на глазах начал рассказывать о своем и друга своего падении, случившемся на баштане пана Харитона. Старик, выслушав все до конца, покачал головою и печально говорил:
— Вот до каких последствий доводит нас излишняя безрассудная надеянность на свои силы! И самый сатана из блистательнейших духов, парящих окрест престола всемогущего, не сделался бы мрачнейшим чудовищем в преисподних геенны, если бы не возомнил, что он могущественнее, нежели каков был на самом деле! Но что пролито, то полно не бывает. Видишь, что в несколько минут можно так напроказить, что во всю жизнь памятно будет!
Надобно поправить порчу, и чем скорее, тем лучше! Повинуйтесь моим приказаниям и надейтесь на бога.
Тогда пан Артамон потребовал, чтоб Никанор и друг его Коронат в тот же день повечеру обвенчались на милых грешницах, но хранили б сие в непроницаемой тайне. Он назначил для сего и церковь, священник коей издавна был ему хороший приятель, о чем и мы уже знаем, равно как и о дальнейшем образе жизни новобрачных. Теперь будет уже для нас понятно, куда Никанор и Коронат скрылись после побега из храма их любви — из хаты шинкаря Кирика и подъяремницы его Улитты. Пан Артамон принял их с лаской и доброхотством, и когда услышал о происшедшем, то сказал с улыбкою:
— Теперь настало время и вам действовать. Вчера получил я письмо от давнишнего моего приятеля, старшины батуринского, который по просьбе моей ни на минуту не выпускает из виду пана Харитона и дел его, производящихся в тамошней канцелярии: от него-то известно мне о имеющем вскоре последовать определении, по силе коего как пан Харитон, так и отцы ваши лишены будут всего имения и выгнаны из домов своих. Сегодня же отправьтесь в Батурин, а я снабжу вас письмом к помянутому старшине, нужным количеством денег и наставлением, как действовать, дабы под чужими именами, пользуясь крайними обстоятельствами пана Занозы, заслужить его доверенность, обязать одолжениями и всеми мерами постараться довести до того расположения и дружбы, до которых ловкие молодые люди без особенного труда всякого довести могут! Поезжайте с богом и все дальнейшее предоставьте моему попечению.
Время от времени вы будете получать от меня извещения о здешних обстоятельствах и равным образом уведомлять меня о себе и об успехах в нашем общем намерении.
Молодые друзья отправились в дорогу; приступим же и мы к окончанию сей повести.
Глава XXII
Быстрые шаги от вражды к согласию
Два следующие дня, которые провел пан Харитон со всем семейством на прежнем своем хуторе, пролетели как одна радостная, счастливая минута.
Родители с несказанным удовольствием примечали, что занимательные, столько необходимые для них запорожцы час от часу сильно прилеплялись к дочерям их, и как Анфизе были они совершенно известны, равно как и прежняя связь их и ее последствия, то она — на глаза своего мужа — казалась весьма холоднокровною в таком деле, от окончания коего зависело будущее всех их благосостояние или конечная погибель.
— Ты совершенно беспечная, неразумная мать, — твердил он всякий раз, когда случалось быть им наедине, — что, когда молодые достойные люди начинают казаться влюбленными в дочерей твоих, ты не стараешься выказать ни одного их достоинства, ни одного из совершенств душевных или доброт сердечных! Ты до такой степени невнимательна к собственной своей пользе, к своему спасению, что, отправляясь сюда с хутора пана Артамона, взяла их с собою без праздничных даже платьев! Разве не знаешь, что если самую белую овечку выпачкать в грязи и навозе, то она походить будет на самого гадкого поросенка? Не думаю, чтобы благодетельный старик, сделав столь много для нас доброго, до сей поры оставил жену мою и дочерей таскаться в том же платье, в коем их вывез из села Горбылей.
Анфиза слушала его с улыбкою и на сильные упреки мужа обыкновенно отвечала:
— Погоди, друг мой! Придет время, так и мы не хуже других принарядимся!
В продолжение сего времени молодые запорожцы — мы не находим за нужное отнимать у них сие название, подружившее их с таким человеком, от коего некоторым образом зависела дальнейшая их участь, — успели уже несколько раз побывать в домах панов Иванов и по возвращении оттоле не могли нахвалиться ласковым приемом. Пан Харитон первоначально спросил:
— Не было ли и обо мне речи?
— И очень много!
— Верно, их ругательства и злословия не иссякали?
— Совсем противное! Они от всего сердца радуются, что добрый дядя их не им одним оказывает благодеяния. Даже Иван старший, который показался нам сердитее, угрюмее и надменнее своего друга Ивана младшего, при расставанье сказал: «Объявите временному соседу моему, пану Харитону, что если и он, подобно нам, переменил свои мысли и правила, то хотя бы прожил несчетные годы, мы готовы быть — при жизни нашей — добрыми его соседями; а при смерти — завещаем своим детям сохранить тот же образ мыслей и поступков. Уверьте его, что я сколько был зол на него за смертную обиду, нанесенную моим кроликам, столько злюсь теперь на самого себя за поражение, сделанное мною колом по его макуше!»
— Насилу образумился! — молвил пан Харитон, — но что вы ничего не скажете о старших сыновьях их, которые, для отличия от прочих детей шляхетских, по десяти лет мучимы были в Полтаве над латынью?
— Мы их не видали; ибо они довольно давно по семейным делам усланы к некоторым родственникам. Впрочем, если можно верить свидетельству отцов о своих детях, то Никанор и Коронат молодцы неглупые, отважные и могут служить подпорой родителям во время старости!
— Что-то не верится! — сказал протяжно пан Харитон, — я и от сказочников не слыхивал, чтобы ученые сыновья когда-либо заботились о беспомощной родне своей! Впрочем, это до нас не касается.
На третий после сего день около полудня Анфиза сказала своему мужу:
— Тебе уже известно, что по милости пана Артамона мы жили на его хуторе вместе с семействами панов Иванов. Жены их и дочери весьма любезны, миролюбивы и незлоязычны: они, утешая нас в несчастии, наперерыв старались делать нам возможные угождения и услуги; позволь же мне теперь с дочерьми навестить их и тем исполнить долг благодарности и доказать, что не менее других знаем правила благопристойности!
Пан Харитон, хотя после некоторого упорства, склонился, однако, на представления жены, и она немедленно с Раисою и Лидией отправилась на хутор пана Ивана старшего, где — разумеется — оба семейства их ожидали.
Пан Харитон, оставшись один с любезными своими запорожцами, сел у окна и, смотря в задумчивости на голубятню, считал на досуге птиц, садившихся на крышке для отдыха после воздушного плавания; молодые друзья подошли к нему, уселись по обе стороны и, также смотря на голубятню, помогали, казалось, старшему брату поверять его счеты. Приметно было, что на сердце у каждого лежало много, и даже почти наверное можно бы сказать, о чем они размышляли, но ни один не вымолвил ни слова. Такое стеснительное положение было для всех весьма неприятно, а особливо для людей молодых и влюбленных, и потому сии последние решились прервать молчание и приступить к делу.
