Глава ХХIII
Давно желанное предложение
— Послушай, пан Харитон! — воззвал Никанор торжественно, — что скажу я от своего имени и от имени своего младшего брата! Хотя мы и недолгое время провели с любезным твоим семейством, но столько пленились красотою и многими достоинствами дочерей твоих, что без них не можем быть счастливыми!
Если ты не находишь причины переменить обещание, данное нам на дороге сюда из Батурина, и если искательства наши у прелестных сестер сделали какое-либо на сердца их приятное впечатление, то не отрекись дать нам родительское благословение и назови своими сыновьями!
У пана Харитона заблистала радость в пасмурных дотоле взорах, и щеки его покрылись краскою удовольствия, давно ожиданного и наконец полученного.
Несколько мгновений смотрел он с нежностию на своих юных братьев и потом, взяв обоих за руки, произнес:
— Я человек простой и чистосердечный и потому без всякого притворства скажу, что предложение ваше исполняет сердце мое неизъяснимою радостию! Не подумайте, что причиною оной есть выкуп моего имения, как вы обещали, — нет, нет! — а единственно то, что и вы с своей стороны понравились дочерям моим; ты — середний брат — Раисе, а ты — младший — Лидии. Они признались в сем матери, от которой ничего скрытного доселе не имели. Теперь-то чувствую, сколько господь бог правосуден и милосерд! Он не оставил меня без наказания за соделанные беспутства и преступления; но, видя чистосердечное раскаяние и наклонность к исправлению, он милует и посылает способы к счастию. С этой минуты хотя истребятся между нами сладостные имена братьев, но место их займут еще сладостнейшие имена отца и сыновей! Подите же, любезные дети, в мои отеческие объятия и примите мое благословение!
Юноши обняли его с сыновнею горячностию и осыпали руки его поцелуями.
Пан Харитон, со слезами на глазах взглянув на небо, произнес:
— Боже! прими сердечную клятву мою: все силы души моей посвящены будут отныне на дела, тебе угодные, чрез которые бы мог я со временем сказать: «Правосудный! Ты не неблагодарному благоволил даровать счастие!»
Когда все опять уселись на прежних местах, то Никанор произнес:
— Пан Артамон столько сделал нам одолжений, столько оказал ласки и доброхотства, что необходимо надобно о намерении нашем его предуведомить и просить о принятии участия в будущих наших праздниках. Я уверен, что такая с нашей стороны вежливость будет для него приятна, а доставлять столь почтенному мужу возможное удовольствие да будет для нас всегдашним законом!
Ты, пан Харитон, останешься здесь, а я с другом бросимся на коней и полетим в гостеприимный хутор!
Они распрощались, и пан Харитон, оставшись один, предался сердечной, безмятежной радости, хотя несколько и досадовал, что нет с ним жены и дочерей, в коих сердца мог бы перелить избыток своего восторга и видеть всех счастливыми.
Когда он не знал, чем бы лучше занять волнующиеся мысли свои и отогнать злейшего неприятеля всякого удовольствия — скуку, и только хотел было раскурить трубку, как двери в комнату его растворились и к нему вошли — о Апеллес, о Рафаэль или кто другой из подобных вам искусников! изобразите на полотне или на дереве состояние пана Харитона, в какое пришел он от сего совершенно неожиданного явления: к нему вошли оба паны Иваны!
Сколько ни храбр был пан Харитон, но тогда совершенно потерялся; лицо его изменилось, и он, не двигаясь с места, на котором стоял, произнес:
— Прошу присесть! конечно, что-нибудь необыкновенное?
— Ты отгадал, — отвечал с дружескою улыбкою Иван старший, — если бы милосердие божие и добродетели дяди нашего не сделали спасительного переворота в умах и сердцах наших, то мы погибли бы невозвратно со всем потомством! Одолжение твое, оказанное дозволением жене и дочерям посетить жен и дочерей наших, наложило на нас приятные узы благодарности: для сего пришли мы к тебе побеседовать, а после посмотрим, нельзя ли будет поладить делом, какое в головах наших затеялось!
Пан Харитон дал знак слуге, и в одну минуту явилось на столе несколько сулей с разноцветными наливками. С обеих сторон как потчеванье было самое дружелюбное, так и принятие оного нелицемерное. Неприметным образом сердца пирующих расширились для ощущения живой радости, во взорах каждого блистали кротость и дружелюбие, и всякое слово сопровождаемо было веселою улыбкою.
Глава XXIV
Приятный отказ
Тогда пан Иван старший, обратясь к пану Харитону, произнес:
— Мы весьма довольны твоими ласковыми словами и дружеским угощением, однако собственно не затем пришли сюда. Тот весьма был разумный человек, который первый сказал: «Не купи себе двора, а купи соседа!» Мы, кажется, начали образумливаться и, вероятно, не затеем более позыванья; но чтобы прочнее связать узы возобновленного дружества и навсегда истребить корни столь долгое время существовавшей вражды, злобы и ненависти, то мы нашли к сему самый верный способ: у каждого из нас, обоих Иванов, есть по одному возрастному сыну, и ты имеешь двух милых дочерей, которые в тех уже летах, что пора помышлять о замужестве! За несколько времени до того ужасного дня, когда жену твою с детьми выгнали из дому, сыновья открылись нам в любви к дочерям твоим и умоляли дать им наше благословение. Статочное ли было это дело по тогдашним обстоятельствам! Мы от всего сердца желали тебе конечной погибели, ибо и не воображали, что с участью твоею неразрывными узами скреплена будет и наша участь. Посему, дав каждому любовнику по нескольку добрых ударов киями, с великою грозою запретили произносить в присутствии нашем имена Раисы и Лидии; а чтоб скорее любовный чад выпарился из голов их, то мы отправили обоих к шурину моему на хутор, верстах в тридцати отсюда находящийся, где они и до сих пор проживают. Теперь, при перемене наших обстоятельств, переменились мысли наши, и мы весьма бы охотно назвали дочерей твоих любезными невестками. Если и тебе, пан Харитон, предложение наше не противно, то ударим по рукам и назовем один другого добрыми сватами. Нарочный гонец сегодня же поскачет к сыновьям нашим; завтра они будут здесь, а послезавтра — ты будешь иметь двух новых сыновей, а мы столько же дочерей.
Пан Харитон сидел в великой задумчивости, и на лице его видно было некоторое неудовольствие и досада. Однако ж он скоро оправился и, взглянув на соседов с добросердечием, сказал:
— Истинно жалею, что такое предложение слышу от вас уже поздно и исполнить требование ваше совершенно не в силах. Вы знаете несколько двух молодых запорожцев, прибывших сюда со мною из Батурина. Им обязан я всем, что могу назвать еще своею собственностию, то есть жизнию, целостию рассудка и — душевным спокойствием, которое ношу в сердце своем. Они полюбили дочерей моих и посватались. Посудите сами, мог ли я в чем-либо отказать столь достойным молодым людям, которые — не говоря уже об истинных благодеяниях, мне доселе оказанных, — обладают весьма многими достоинствами, из коих самое меньшее есть достаточное состояние их родителей. Не скрою от вас, дорогие гости и соседи, обещания женихов, что как скоро сделаются они мужьями, то непременно выкупят у пана Артамона сей хутор и дом в селе Горбылях в мою пользу. Как ни высоко ценю добродетели вашего дяди, но искренно сознаюсь, что жить незаслуженными благодеяниями посторонних людей для непривычного к тому человека весьма неприятно, горестно!
— Кинем же это, — воззвал пан Иван старший, — и представим, что о сем предмете ни одного слова говорено между нами не было! Если не можем породниться, то и раздруживаться не надобно. Сыновья наши еще молоды и хотя не скоро, но все же выкинут из голов и сердец теперешние глупости, а особливо
