полиэтилене, продавливаю его ногтями, пытаясь углубить фаланги пальцев внутрь металлических ячеек настила. Мне необходимо зацепиться!
Волна уже рядом, я чувствую сотни килограммов воды, медленно падающих на меня. Или ощущаю воздушную подушку, которую гонит она впереди себя? Но знаю наверняка: через неуловимо малую долю секунды последует удар, и меня вместе с этим ворохом полиэтилена смоет за борт. Удержаться не смогу…
Я цепенею, мне кажется, даже сердце останавливается. Но в эту сотую долю секунды, оставшуюся мне, успевает вклиниться Сергей. Он падает на меня почти одновременно с волной, но все же чуть-чуть раньше. Он вжимает меня в настил, подставляя под удар свое тело. Я чувствую, как с хрустом вытягиваются сухожилия его рук, выдерживающие двойную нагрузку. И все же нас срывает, закручивает, тащит и вдруг сильно притискивает к сетке. Со всех сторон хлещет вода.
Я не понимаю, что происходит. Почему Сергей не слезает с меня? Мне же тяжело! Давит на грудь, я даже не могу свободно вздохнуть. И не понимаю, что нахожусь под плотом. Что не Серега давит на меня, а вода облепила полиэтиленом, словно пластырем, и сильно толкает вверх. Только выбраться я не могу потому, что путь преграждает туго натянутая сетка, сплетенная из толстой металлической проволоки.
Пальцами я пытаюсь рвать полиэтилен, скребу ногтями. Но прижатые, расплющенные руки не подчиняются мне. Инстинктивно собираю губами скопившиеся на пленке, серебристо поблескивающие пузырьки воздуха и глотаю их. Но они не могут насытить мои задыхающиеся легкие.
Я уже не думаю ни о чем. Животный ужас последней секунды охватывает меня. Кажется, кто-то, схватив руками мои легкие, безжалостно сжимает пальцы. Все туже и туже.
Розовая пелена встает в закрытых глазах. Делаю последнюю отчаянную попытку глотнуть воздух, судорожно дергаюсь и… проваливаюсь в темноту.
Я не помню, когда и как меня ребята спасли.
Позже, в Баку и Сумгаите, нам показывали следы той бури — засыпанные песком полутораметровые заборы, оборванные электрические провода, сломанные деревья. Нам рассказывали о том, как это происходило. А мы слушали и не верили, что были в это время в море.
Волна лениво набегает на песок, дотягивается до нас, лижет теплым, пенным языком, словно пес, заглаживающий вину перед хозяином. Мы сидим на берегу, приятно ощущая твердую, не качающуюся поверхность.
Через 10 минут нам уезжать.
— А вы знаете, мужики, не могли мы утонуть в этот раз, — неожиданно заявляет Сергей.
— Почему? — одновременно удивляемся мы. — Дело случая!
— Случай, это когда кирпич с крыши, — говорит Сергей. — А в море случайностей не бывает. Мы сто раз могли погибнуть, но выжили. Нельзя нам было утонуть, несправедливо это было бы!
С минуту мы молчим. Может, он и прав…
— А помните, как нас второй раз накрыло? — вспоминает Женька.
И вдруг я отчетливо понимаю: мне жалко этих, навсегда уходящих в прошлое минут. Будет ли у меня в жизни что-то равное им?
— Помню, — говорю я и вижу как наяву.
…Огромная волна, разворачиваясь пенным валом, надвигается на плот, вырастает, словно привстает для прыжка. И ветер рвет паруса. И сводит от холода руки и ноги. И, кажется, этому не будет конца.
Но каждые 40 минут маленькая фигурка на затерянном в море плоту встает и, туже перетянув ремешки спасжилета, принимает вахту.
Так было и так будет. Пока один человек сменяет другого, пока делит с ним тяжесть неимоверного труда; и пока цепочка эта не прервется, любая стихия — бессильна!
2. Трое на необитаемом острове (Леонид Репин)
Мы стояли на берегу маленькой, уютной бухты возле самой линии прибоя и, по правде сказать, несколько растерянно смотрели друг на друга. Во-первых, не верилось, что волей провидения оказались заброшенными на пустынный, безлюдный остров, лежащий чуть ли не посередине моря. Казалось нереальным, невозможны' даже: мы — на необитаемом острове… И, во-вторых, не могли поверить, что мы, именно мы, очутились в роле потерпевших кораблекрушение.
Толя Коваленко неловко переступал с ноги на и зачем-то поправлял и без того надежно сидевшую шляпу. Володя Пищулин рассеянным жестом приглаживал волосы и смотрел в открытое море, пустое до самого горизонта. Я поймал себя на том, что рука моя тянется к галстуку, чтобы поправить его. Нелепость какая-то: на: необитаемом острове, тишину которого нарушают лишь крики бакланов, чаек да слабый шорох прибоя, я стою в пиджаке и в белой рубашке с галстуком…
Коваленко посмотрел на нас и спросил;
— Ну что будем делать?
Я внимательно обследовал свои карманы. Ничего полезного, что могло бы сейчас пригодиться. Записная книжка, ручка, носовой платок. Все. Нет даже перочинного ножа, который обычно бывает со мной. У Володи — буквально то же самое: ручка, блокнот. Коваленко оказался богаче: у него в кармане лежала расческа. И — ни спички, ни зажигалки…
Оглядывая все наше имущество, я подумал, что к Робинзону Крузо судьба отнеслась много щедрее: несколько ружей с хорошим запасом свинца и пороха, несколько сабель, ножей, полный набор столярных и плотницких инструментов, несколько сундуков с матросской одеждой. Да и пищи он перевез со своего корабля предостаточно… У нас же было только то, что надето, а в наших карманах не завалялось даже крошек от бутербродов.
— Так что будем делать? — снова спросил Коваленко.
Искать пресную воду и рядом с ней строить дом, так решили. Наверное, это было единственно верное решение в такой ситуации.
Мы поднялись по отлогому берегу и, оставляя за собой узкий проход в сочной, высокой, в наш рост, траве, двинулись вдоль лощинки, лежащей у подножия двух сросшихся сопок.
Было тихо, и мы отчетливо слышали шорох трав, трущихся о нашу одежду, и сочный хруст ломающихся под ногами стеблей. Плотный туман ватным покрывалом окутывал сопки, и солнце сквозь него казалось белым матовым шаром, катящимся откуда-то сверху — к подножию, к нам.
Странно, но мы ощущали это движение: как будто с каждым шагом приближались к раскаленной печи. Солнце оказалось очень жгучим, несмотря на пелену облаков и тумана. Хотелось раздеться, чтобы хоть немного остынуть, но мы не могли этого сделать: нужно было спешить, иначе ночь застанет нас без крова, без воды.
Мы шли молча, и, наверное, каждый думал о чем-то своем, хотя с этих, первых минут все свое стало для нас уже общим.
И все же я не мог отделаться от мысли, что вот-вот откуда-то сверху, из затуманенной чащи или откуда-то сбоку, из пахучих джунглей травы, раздастся чей-нибудь нетерпеливый крик: 'Идите сюда! Ну где же вы ходите? Пора возвращаться на судно!'
Но никто нас не звал. Судна нашего давно уже не было. И, кроме нас, никого на острове не было.
Толя — самый высокий из нас, к тому же он шел: впереди — первый увидел блеснувшую поверхность воды, окруженную частоколом шелестящей на легком ветру осоки. Это было небольшое озерцо, отгороженное от моря естественной дамбой.
Мы обошли вокруг озерцо и возле основания сопок, нашли первый родник. Он тихо струился меж стеблей высокой травы и казался нам прозрачным и чистым, как} утренний воздух в ясный, солнечный день.
