Мадам дала ему это.
— Когда я стал шлюхой, я захотел добиться успеха.
Чтобы ему больше никогда не пришлось голодать.
Мадам сделала это возможным.
— Когда я стал мужчиной, я захотел познать женскую страсть. И лишь однажды я захотел почувствовать то удовольствие, которое дарил.
Время ускорило свой бег.
Габриэль помнил нежную мокрую плоть, истекающую влагой в предвкушении оргазма.
Он помнил вкус женщины; он помнил ее запах.
Шелест шелка тут же развеял воспоминания о других женщинах. Но не память о его желании.
После всех этих лет оно все еще жило в нем.
Габриэль сосредоточился на глазах Виктории, на ее теле. На ее аромате, что заполнял собою всю комнату, несмотря на зловоние горящей шерсти.
— Почувствовали? — тихо спросила она.
— Нет.
Правда.
Габриэль никогда не терял себя, доставляя удовольствие женщине.
Правда не должна была больше причинять боль, так почему же ему больно?
— Вы спрашивали мадам Рене, как соблазнить мужчину, — сказал Габриэль глухим голосом. — Я отвечу вам. Когда он голоден — накормите его. Когда он страдает — подарите ему надежду. Когда ему некуда идти — предложите ему спать в вашей кровати. Чтобы соблазнять, человек должен суметь создать иллюзию доверия.
— Мужчина, писавший письма, сделал вас зависящей от него. Когда вы голодали, он говорил, что накормит вас. Когда вы были напуганы, он обещал успокоить вас. Когда вам негде было спать, он писал, что разделит свою кровать с вами.
— Вы — не шлюха. Когда человеку нечего терять и он способен на все, Виктория, очень легко поддаться соблазну секса.
От резкого запаха горящей шерсти на глазах Виктории выступили слезы.
Он не должен был сжигать ее платье.
Он не должен был пытаться утешать ее; человек, который убивал и который будет убивать снова, не приносит утешения.
Габриэль повернулся спиной к Виктории — дважды за один день, дважды за последнее время, — и направился в ванную. Он тихо закрыл за собой дверь, создав столь необходимую ему преграду, способную укрепить внутренний защитный барьер, который на мгновение начал ускользать от него.
Серая дымка все еще клубилась в воздухе.
Виктория пользовалась его туалетом; Габриэль поднял деревянную крышку унитаза.
Поношенные панталоны и старые чулки были аккуратно развешаны на вешалке для полотенец.
Полная боли мольба Виктория раздалась внутри него.
Вода капала, ударяясь о мрамор раковины.
Габриэль устремил взгляд в зеркало.
Тусклые серые глаза смотрели на него сквозь исчезающие разводы пара.
Одно короткое мгновение Габриэль смотрел в глаза надежды.
А потом она начала таять и исчезла словно мираж, которым изначально и являлась.
Виктория уставилась на закрытую дверь, не способная дышать.
Слабый плеск воды проник сквозь атласное дерево.
Ее щеки стали пунцовыми, когда до нее дошло, что это за звук.
Даже ангелу нужно справлять нужду.
Вызванное его признанием чувство нереальности рассеялось. И она снова смогла вдохнуть.
Виктория посильней подоткнула шелк на груди. Приподняв подол, чтобы не запутаться в нем ногами, она отошла, предоставив Габриэлю уединение.
Серебряный поднос блестел на столешнице из черного мрамора. Запахи ветчины, яиц и кофе витали в воздухе.
В животе Виктории громко заурчало.
Габриэль накормил ее и уступил свою кровать, чтобы она могла спать в ней.
Он не предложил ей надежду, но попытался утешить ее.
Обольщение.
Иллюзия доверия.
На подносе стояла лишь одна чашка.
Виктория не хотела есть в одиночестве.
Она налила в чашку кофе и вдохнула его приятный аромат. На вкус он был — чистый нектар.
Сумрачный дневной свет проник в библиотеку. Позолоченные надписи книг заманчиво заблестели в его приглушенном сиянии.
Виктория знала книги; они были ее жизнью столько, сколько она себя помнила. Она только не знала, как утешить ангела.
Виктория безучастно рассматривала стеллажи переплетенных в кожу книг. Она вся обратилась в слух, пытаясь услышать… движение воздуха. Шаги.
Габриэля.
Надпись с рельефным тиснением привлекла ее внимание; «Жюль Верн», — прочитала она.
У Габриэля была много книг Жюля Верна как на английском, так и на французском языках.
Она более внимательно изучила надписи на других книгах: Виктор Гюго, Жорж Санд… Шекспир, английский писатель…
Каждое издание было представлено в двух вариантах — английском и французском.
Забыв про кофе, Виктория вытащила «
Английская версия была гораздо тоньше французской.
«На каком языке Габриэль предпочитает читать? — задалась она вопросом… На английском или французском?»
Над головой вспыхнул ослепительный свет.
Виктория сощурилась.
Даже не видя Габриэля, она знала, что это он включил люстру. Она чувствовала это всем телом.
Он стоял у голубой кожаной кушетки, в обрамлении бликов солнечного заката и мерцания синего океана, изображенных на картине у него за спиной. Его лицо было слегка порозовевшим и чисто выбритым. С правой руки свисало черное шерстяное пальто и серый шерстяной сюртук в тонкую полоску. Темно- красный шелковый галстук повязан поверх накрахмаленного белого воротничка. Серые, в тонкую полоску жилет и брюки скроены идеально по фигуре. В левой руке он держал серебряную трость, в правой — черный котелок.
В нём не было ничего от небритого человека, поделившегося с ней своими желаниями. Его место занял элегантный, свежевыбритый мужчина.
Еще сутки назад она приняла бы его за изнеженного джентльмена.
Теперь Виктория не сделала бы такой ошибки.
Габриэль был изящным. Красивым.
