А потом я летел обратно по трассе, наслаждаясь ровным ходом машины (к черту мои патриотические чувства — в мертвом мире нет ничего лучше хорошего внедорожника!) и чистым звуком стереосистемы. На этот раз это был уже не блатняк, а Кипеловское «Я свободен»… Старая и давно набившая оскомину песня, но я слушал ее с удовольствием, ибо сегодня Кипелов, которому не нашлось место в Зазеркалье, пел про меня!
Я пронесся мимо поворота на Молчановку на полной скорости, заставив себя даже не взглянуть на дорожный знак. Я гадал, насколько далеко от известных мне мест я должен отъехать, чтобы наткнуться на край земли, и с каждым остававшимся позади километров я все больше и больше уверялся в том, что оказался прав, думая о том, что Зазеркалье лишь создает миры по слепку с моих мыслей.
У меня пока не было доказательств — дорога оставалась дорогой, степь вокруг — все той же степью, но я чувствовал! Я ощущал кожей приближение к границе мира. Она должна была существовать, ибо я, творец этого мира, чувствовал ее!
Потому-то, когда ровное шоссе стало превращаться в подобие дороги, когда почти свежий асфальт под моими колесами перешел в потрескавшийся и отваливавшийся кусками — я не удивился этому. Я видел согнувшиеся в замысловатых позах деревья и кустарники по бокам дороги, видел черный снег, сугробами лежащий на обочине, хотя по всему Медянску стались лишь единичные кучки в тенистых дворах… Видел, как мир, приближаясь к своему краю, засыхал, будто цветок на палящем солнце. И самое главное — я уже видел этот край на самой кромке горизонта.
Я остановил машину, и вышел из нее, силясь унять дрожь в руках. Я боялся того, что мог увидеть впереди. Боялся увидеть край земли, а еще больше боялся, что когда я приближусь к нему, порыв ветра сбросит меня туда, в эту пропасть, или чем она там окажется. Я чуть не повернул назад… Более того, я чуть не повернул обратно в город, с тем, чтобы с наступлением ночи пробраться к себе домой через одну из витрин, а затем разбить дома все зеркала до единого, и пусть Томогавк прихорашивается перед блестящими кастрюлями!
Я не хотел знать, что там, за границей созданного мною мира… И в то же время страстно хотел узнать это! Эти два желания несколько минут боролись в моей душе, и, в итоге, победило второе.
«А почему бы и нет?» Почему бы и не увидеть ЭТО?!
И я вновь сел в машину, и вновь запустил Кипелова, хотя больше и не ощущал себя свободным. Теперь я был во власти той силы, что сминала, пережевывала этот мир при приближению к его границе. И сила эта манила меня к себе…
Я отъехал от Молчановки приблизительно километров на 100. Около часа езды на этой могучей машине. И примерно в ста километрах от границы известных мне мест, я обнаружил то, что искал. Грань мира!
Черная стена, по которой беспрестанно пробегали сотни маленьких голубых молний! Идеально черная субстанция, поглощавшая, казалось, весь падавший на нее свет… Впрочем, сюда, до грани мира, солнечный свет, казалось, и не долетал. Солнце отдалилось от меня, как будто не желало приближаться к этой черной стене, видимо из опаски, что она могла поглотить его…
Представляя край света я, в своем воображении, видел его либо пропастью без дна, либо чем-то подобным — стеной, доходящей до самого неба. Вот только меня смущало, что столь чудовищную по своим размерам границу я не вижу из самого Медянска. Подъехав вплотную к границе я понял, почему не видел ее издалека… Черная стена вздымалась в высоту не более чем на два десятка метров, а там обрывалась, позволяя облакам уплывать по небу за нее, за границу мира…
Как такое возможно? Не знаю. У меня есть лишь гипотеза, но в ее правдивости я, конечно же, не уверен. Ведь я бывал за границей, видел другие города по телевизору… Смотрел на небо и осознавал, что это небо простирается над всей Землей! Быть может Зазеркалье, подчиняясь моей воле, создало мир таким, каким я его знал? Досконально скопировало Медянск из моей памяти, вырезало урывками пару кварталов Туниса, вставило где-то отдельные улицы различных городов, которые я видел в новостях… А над всем этим Зазеркалье создало НЕБО! Громадное и величественное, нигде ни начинающееся и не имеющее конца…
Но все, что отсутствовало в моей голове, все, «слепков» чего Зазеркалье не смогло найти там, было покрыто этой искрящейся чернотой, отгораживающей мир от… От чего-то еще.
В тот момент, глядя на эту величественную и пугающую стену, простирающуюся и вправо и влево до бесконечности, я усомнился в ее материальности. Сначала она показалась мне преградой, но, подойдя ближе, я подумал что, быть может, именно так и выглядит пустота? Пустота, в которую мы уходим, когда наши сердца перестают биться?
Сердце подсказывало мне «Беги!». «Беги отсюда прочь, несись на предельной скорости, и никогда не возвращайся. Постарайся забыть об этой черной стене, засыхающем мире возле нее! Возвращайся в свою тихую деревеньку, проживи там свой „отпуск“ в тишине и покое, и возвращайся домой. В мир, не имеющий границ…» Но я не послушался!
Я подошел к границе и. подняв с земли камень — кусок асфальта, легко отколовшийся от дорожного полотна, запустил им туда, в черноту…
Камень не взорвался, и не отскочил обратно — он с тихим плеском прошел сквозь стену и исчез за ней. Я подождал еще немного, ожидая хоть чего-нибудь, но ничего больше не произошло. Камень не вернулся обратно, стена не вспыхнула сотнями тысяч электрических разрядом. Она просто поглотила камень.
Я подошел еще на наг ближе, и протянул к границе руку, чувствуя, как волоски на ней встают дыбом, не то от страха, не то от электрических разрядов, пробегающих по черной стене. Она была материальна, она действительно отделяла этот мир от чего-то еще. Но от чего?
Медленно и нерешительно я снял с плеча автомат и коснулся преграды дулом. Она всколыхнулась, будто поверхность маслянистой жидкости, и металл прошел сквозь нее, не встретив никакой преграды. Я подтолкнул автомат на несколько сантиметров дальше и, подержав в таком положении, потянул обратно. Не встретив никакого сопротивления «Калашников» вернулся обратно в этот мир. Его ствол не был оплавлен или изъеден, он вообще не претерпел никаких изменений, кроме того, что стал чуточку прохладным. Не ледяным, будто побывал там, где царит Кельвиновский ноль, а просто прохладным.
И я решился. Положив автомат на асфальт я протянул к преграде руку и, дрожа от возбуждения, коснулся ее. Легкое покалывание в ладони сообщило мне о том, что я прикасаюсь к грани мира, и от этого я почувствовал прилив гордости за самого себя. Еще бы! Я, простой раздолбай из забытого Богом и правительством Медянска, стою возле грани мира, поглаживая ее ладонью как домашнюю кошку!
Окрыленный этим чувством я подвинул руку вперед, и она, с тихим всплеском, прошла сквозь преграду.
Я тут же почувствовал холод. Не ледяной холод, от которого нет спасения, а просто зимний холодок, леденящий кожу. Быть может, эта стена вовсе не конец мира? Или, точнее, конец этого мира, но начало следующего? И в этом мире все также, как и здесь, только царит зима?
Может быть это запасной вариант Зазеркалья, на случай, если мне, по каким-то причинам, не понравится этот? Может быть, если я пройду сквозь черную стену, то на той стороне я обнаружу точно такую же трассу, которая приведет меня в точно такой же Медянск?
Мои размышления о природе миров были прерваны самым грубым способом, какой только был возможен. Что-то на той стороне границы крепко схватило меня за руку и потащило к себе!
Меня бросило в холод. И в переносном смысле, и в прямом. Я попытался выдернуть руку обратно, и будь мне за что ухватиться — сделал бы это, но на дороге ничего не росло, а машина была слишком далеко, чтобы вцепиться свободной рукой в нее. Я ощутил, как на той стороне кто-то, державший меня, на секунду едва не выпустил мою руку, но в тот же миг удвоил усилия и я, потеряв равновесие, всем телом навалился на черную стену…
Холод обжег мои легкие, а темнота ослепила меня, и в первую секунду мне показалось, что мне нечем дышать. Что за преградой находился открытый космос, в котором не было ничего, кроме вселенской пустоты. Не было воздуха, не было света, не было жизни… Но в следующее мгновение я вдохнул морозный воздух этого мира, и осознал, что все еще жив.
Позади меня струился тусклый свет, но у меня не было ни времени ни желания оборачиваться, чтобы понять, действительно ли грань пропускает свет того мира, из которого меня только что выдернули. В этом
