Не знаю! Я никогда не понимал тех механизмов, что позволяли мне путешествовать по мирам, и уж тем более не понимаю сейчас. Знаю одно, еще три дня после этого вечера я продолжал видеть себя в зеркалах, еще три дня я махал своему двойнику правой рукой, и он, как обычно, махал мне своей правой… А на четвертый день, подойдя к зеркалу чтобы побриться, я не обнаружил там своей привычной сонной физиономии.
Впрочем, об этом потом… А сейчас позвольте мне еще раз вспомнить тот вечер, и еще раз насладиться им…
Мы долго сидели вот так, на диване, обнявшись и наслаждаясь покоем в конце тяжелого дня. В тусклом свете свечи, отбрасывавшей причудливые тени на стены комнаты, все казалось волшебным и нереальным. Язычок пламени танцевал вальс с окружающей его темнотой, и темнота, которая по логике была злейшим врагом света, наслаждалась этим танцем, то отступая, то вновь приближаясь к свече.
Мы говорили о нашей прошлой жизни, о том, что было до «Безмолвного Армагеддона», и впервые говорили об этом с улыбкой. Впервые Саша вспоминала о своей прошлой жизни с грустью, но не с тоской. И с грустью светлой… Как в новогоднюю ночь говорят об ушедшем году. О том, сколько хорошего произошло в нем, но с полной уверенность, что новый год будет лучше. Ведь новое почти всегда приносит радость…
Мы вспоминали наших общих знакомых, обходя лишь одну тему — Сашиных родных и близких, которых ей уже никогда больше не увидеть. Впрочем, говорить о них не мог и я, по той простой причине, что не знал их… В тот миг в мое сознание ненадолго пробралась мысль о том, а были ли они вообще, ведь если Зазеркалье создает мир по моим «чертежам», то откуда же оно взяло Сашину родню, если я их никогда в жизни и в глаза не видел? Но я погнал эту мысль прочь, потому что за ней неизбежно пришла бы другая — воспоминание о грани миров, и о тех, кто живет за ней…
— Артем, а ведь ты был женат? — неожиданно спросила меня Саша. Впрочем, в этом вопросе было больше утверждения. Ведь она знала это, но будто бы проверяла, не забыл ли это я сам.
Я задумчиво перевел взгляд на палец с обручальным кольцом, и ответил:
— Да. Был.
— Ты скучаешь по ней? Думаешь о том, где она сейчас?
— Очень редко, — честно сознался я, — Думаю, что где бы она сейчас не была, ей лучше без меня, чем со мной. И думаю, она даже не вспоминает меня.
И это была сущая правда. Когда около года назад один из моих пациентов позвал меня с собой в Анталию, и я пропал из города на несколько дней, то когда я вернулся Тома, войдя в квартиру, заявила: «О! Сразу видно, муж вернулся. В доме бардак…» В этом не было даже иронии — только констатация факта. Артем вернулся домой и в доме воцарился беспорядок.
Да, мы чудесно уживались с Томой, но секрет нашей совместной жизни был просто: я не мешал жить ей, а она — мне. И мне частенько казалось, что живи мы врозь (даже оставаясь при этом мужем и женой) — наша жизнь была бы гораздо проще и безоблачнее.
— Ты любил ее?
Вот это уже вопрос на миллион долларов. Раньше думал, что да. Потом думал, что когда-то любил, а потом — перестал, и вместо любви начал испытывать к Томе просто теплые и добрые чувства. Как к сестре… Я любил ее за то, что она позволяла мне жить своей жизнь, оставаясь со мной терпеливой и спокойной. Еще ни одна женщина не могла выносить моего сумасбродного нрава, моей логики, лежащей между «Почему бы и нет?» и «А на хрена?» дольше пары месяцев. А Тома уживалась со мной, раздолбаем, вот уже три года! Пусть мы не живем а существуем, но, по крайней мере, не ругаемся, и поддерживаем иллюзию того, что в нашем браке все в порядке.
Раньше я думал, что это — предел моих возможностей. Что ни одна женщина не способна дать мне больше, чем неделя романтических отношений или три года едва ощутимых брачных уз…
— Не знаю… — ответил я Саше, — Наверное, да. Когда-то…
— В КОСе поговаривали, что ты женился на ней из-за денег ее отца.
— Деньги взял по любви, а жену — из-за денег? — подхватил я. Тревожный симптом. Уж если даже в мире, созданном по наброскам моего воображения считают, что на Томе я женился только из-за финансового положения ее папаши… — Нет. Это не про меня!
— Я всегда так думала… — сказал Саша, — Ты не такой.
Я не такой! А какой я? Как думает обо мне настоящая Саша, а не эта, фактически порожденная моим воображением? А не все ли равно, если рядом со мною, положив голову мне на плечо, сидит девушка моей мечты!
Я наклонился к ней и легонько коснулся своими губами ее губ. Это был даже не поцелуй — так, легкое прикосновение. Но в следующую секунду она ответила мне. Ответила настоящим поцелуем…
Моя рука скользнула с Сашиного плеча куда-то вниз, на талию…
— Потушить свечу? — шепотом спросил я, чтобы ненароком не спугнуть прекрасное мгновение.
— Не надо… — также шепотом ответила Саша, — Пусть горит!
Потом, когда мы с ней лежали на кровати, крепко обнявшись и наслаждаясь блаженной усталостью, разливающейся по телу, Саша, вдруг, сказала, чуть отстранившись от меня.
— А ведь возможно, что мы с тобой — последние люди на Земле!
— К чему ты это? — спросил я, точно знающий, что это действительно так.
— Ну… — она игриво улыбнулась мне в тусклом свете догорающей свечи, — К тому, что мы с тобой — как Адам и Ева, и, вроде как, наша прямая обязанность — заново заселить весь мир.
— Замучаешься! — меланхолично ответил я, — Те Адам и Ева были китайцами, а мы, русские, так размножаться не умеем!
— Нет, я уверена, что они тоже были русскими. Голые, из пищи — только яблоки, а думали, что в раю…
— Может быть… У нас с тобой, по крайней мере, запасы еды посолиднее будут!
— А может быть это и ест рай? — вдруг спросила Саша, — Может быть действительно не было никакого «Безмолвного Армагеддона»? Может быть просто мы тобой умерли, и попали в рай? В рай для нас двоих… Или… Или умерла одна я, а ты — мой глюк! Мой рай…
— Нет, Сашик… — ласково ответил я, — Это я умер! И это ты — мой рай. Я это точно знаю…
Это была идиллия! Это был мой рай, мой «отпуск», на манер Финчеровской «Игры» срежиссированный специально для меня. Я даже начал забывать о жуткой и, в то же время манящей грани миров, о ее черноте и темени мира, находящейся за ней. Три дня мы с Сашей жили, что называется, душа душу. Вместе смеялись над маленькими, писклявыми, и такими милыми цыплятами, живущими у нас в доме (выпускать их в курятник мы, пока, не решались — замерзнут на фиг!), вместе обустраивали свое новое жилище, еще дважды мотаясь в город (теперь уже вместе). Правда, на третью поездку я догадался зайти в магазин «Медтехника» и прихватить оттуда со склада радиометр, который тут же сообщил нам о радиации в 5 рентген/час. После чего в Медянск мы больше не наведывались, опасаясь что после таких экскурсий заселить всю Землю нам точно не удастся. Должно быть, произошла какая-то авария на местном заводе по производству урановых стержней для реакторов, что окончательно сделало Медянск абсолютно необитаемым.
Саша еще тешила себя надеждой встретить людей, но, кажется, все больше и больше свыкалась с мыслью о том, что если кто-то где-то и уцелел, подобно нам, то шанс встретиться с ним близок к нулю. Нет, меньше нуля!
Все было прекрасно… Прекрасны дни, проведенные вместе, прекрасны ночи, в которые мы тоже не расставались. Единственную сложность для меня представляло побриться так, чтобы рядом не было Саши. Впрочем, к подобным сложностям я привык уже давно… Представляю ее лицо, если бы она увидела, как мое отражение бреется в зеркале, брея ту же щеку и той же рукой, что и я…
Сейчас, оглядываясь назад, на те счастливые дни, я понимаю, что тогда я впервые в жизни по- настоящему влюбился. Это чувство не имело ничего общего с радостным азартом охотника, увидевшего прелестную девушку, которую он должен очаровать, или с радостью первой ночи вдвоем, когда ты понимаешь, что эта ночь скорее всего станет и последней.
Да, счастье перманентно, но иногда его миг может растянуться на часы или даже дни. Счастье — это
